С глазами черней, чем омут речной, В юбчонке с десятком заплаток, Без ремесла, без гроша за душой, Но с массой волос, что черной волной Спускались до черных пяток, Явилась, дитя мое, Ханна Каш, Что накалывала фраеров, Пришла с ветрами и ушла, как мираж. В саванну по воле ветров.
У нее ни туфель, ни пары белья, Она даже молитвы не знала, И серою кошкой, не имевшей жилья, Занесло ее в город, в гущу гнилья, Словно между дровами зажало. Она мыла посуду за малый баш, Но не мылась сама добела, И все же, дитя мое, Ханна Каш Почище других была.
Как-то ночью пришла в матросский кабак С глазами черней, чем омут, И был там Дж. Кент среди прочих гуляк, И с нею Джек Нож покинул кабак, Потому что чем-то был тронут. И когда Дж. Кент, беспутный апаш, Чесался и щурил глаз, Тогда, дитя мое, Ханна Каш Под взглядом его тряслась.
Они стали близки там, где рыба и дичь, Там сошлись колеи их путей. У них не было койки и дома, где жить. И они не знали, где пищи добыть И как называть детей. Но пусть ветер и снег впадают в раж, Пусть саванну зальет потоп, Все равно, дитя мое, Ханна Каш Будет мужа любить по гроб.
Шериф говорит: он подонок и мразь, Молочница: кончит он худо. Но она говорит: уж раз я взялась, То пусть он будет подонок и мразь, Он муж мой. И я с ним буду. И нету ей дела до драк и краж, И простит она брехуна. Ей важно, дитя мое, Ханна Каш, Любит ли мужа она.
Там, где люлька стояла – ни крыши, ни стен, Тх трепала беда постоянно, Но за годом год они шли вместе с тем Из города в лес, где ветер свистел, За ветром дальше – в саванну. И так, как идешь, покуда не сдашь, Сквозь ветер, туман и дым, Так шла, дитя мое, Ханна Каш Вместе с мужем своим.
Он рыбу крал, а она – соль, Крала, ничуть не унизясь. И когда она варила фасоль, У него на коленях ребенок босой Вслух читал катехизис. Полсотни лет – его верный страж, Одна с ним душа и плоть. Такова, дитя мое, Ханна Каш, И да воздаст ей Господь.