Я завидую ей – молодой и худой, как рабы на галере: горячей, чем рабыни в гареме, возжигала зрачок золотой
и глядела, как вместе горели две зари по-над невской водой. Это имя, каким назвалась, потому что сама захотела, – нарушенье черты и предела и востока незваная власть, так – на северный край чистотела вдруг – персидской сирени напасть.
Но ее и мое имена были схожи основой кромешной – лишь однажды взглянула с усмешкой – как метелью лицо обмела. Что же было мне делать – посмевшей зваться так, как назвали меня?
Я завидую ей – молодой до печали, но до упаданья головою в ладонь, до страданья я завидую ей же – седой в час, когда не прервали свиданья две зари по-над невской водой.
Да, как колокол, грузной, седой, с вещим слухом, окликнутым зовом: то ли голосом чьим-то, то ль звоном, излученным звездой и звездой, с этим неописуемым зобом, полным песни, уже неземной.
Я завидую ей – меж корней, нищей пленнице рая иль ада. О, когда б я была так богата, что мне прелесть оставшихся дней? Но я знаю, какая расплата за судьбу быть не мною, а ей.