Да и добавить нечего, когда прощаться надо. Хозяин рукою лохматую спину погладил. "Прощай уже, мой преданный друг и приятель, Я не скрою - жаль, но дальше на тебя нет времени, братик".
Швырнувши под скамейку старый ошейник, с толпою скрылся. В цветной людской муравейник. Вагоны старые с застиранным, бельём постельным, На перронах шумные компании, дружные семьи.
Собака, глядя в спину, не взвыла ни разу, С почти человечьей тоской смотрели два карие глаза. Собака знает своё место, а сердце собачье Фразы прощанья не знает: нет такой команды, значит!
Старик какой-то у вокзального входа заметил: "Что ты, остался, приятель, словно безбилетник. К себе забрал бы, но будь ты хоть какой-то породы, А так - дворняга, коих миллионы бродит."
Над трубой огонь, паровоз взревел, что есть мочи, На месте потоптавшись, ринулся в непогодь ночи. Ведь тянет очень, к своему родному хочет! В гонке за прожитым и путь становится короче.
В вагонах тех уже, забыв о всём, что переживали, Курили, пили, общались, мечтали в пьяном угаре, А тот, не вспоминая о прошлом, играя старую гитарную, С друзьями запевая.
Не ведал он, что где-то, из сил выбиваясь, За красным мелькающим светом пёс бежит, задыхаясь. И спотыкаясь, в кровь лапы о камни разбиты, Выпрыгнуть сердце готово вон из пасти открытой.
Не знает тот, кто пса у перрона оставил, Что пёс не сможет преданность оставить на вокзале Что сил не хватит, чтоб остановиться в полпути, Лети душа, а тело жизнь оставило, под мост полетела
Собака старая, труп волнами вынесет к берегу С той добротой и преданностью, как ей велено. Старик не прав был, человек он не знает природы: Может быть тело дворняги, а сердце чистой породы.