Радость одна не приходит: дружина моя объявила портовой конторе, что подпишутся в службу только в том случае, ежели шкипером на "Обнове" положат старого их кормщика Егора Васильевича. Вот и настал этот торжественный день моего освобожденья, день отпущенья. Все мы собрались сполна. Начальник конторы сам перо в чернильницу обмакнул и подает мне: - Подписывайся, кормщик. Я говорю: - Дозвольте, господин начальник, чин справить, у дружины спроситься. Товарищи зашумели: - Егор Васильевич! Это чин новоначальных. Ты старинный мореходец. Я говорю: - Совесть моя так повелевает. Они сели вдоль стены чинно. Я встал перед ними, нога к ноге, рука к сердцу, и выговорил: - Челом бью всем вам, и большим, и меньшим, и середним: прошу принять меня в морскую службу, в каков чин годен буду. И о том пречестности вашей челом бью, челом бью. И, отведя руки от сердца, поклонился большим обычаем, дважды стукнув лбом об пол. Они встали все, как один, и выговорили равным гласом: - Осударь, Егор Васильевич! Все мы, большие, и меньшие, и середние, у морской службы быть тебе велим, и быть тебе в чину кормщика. И править тебе кормщицкую должность с нами однодумно и одномысленно. И будем мы тебе, нашему кормщику, послушны, подручны и пословны. И вот я опять в море. Попутный ветер свистит в снастях. Волны идут рядами, грядами. Обгоняем поморскую лодью. Они кричат нам: - Путем-дорогой здравствуйте! Я отвечаю: - Вам здоровья многолетнего на всех ветрах! От них опять доносится: - Куда путь правите? Я отвечаю: - Из Архангельского города в Мурманское море. И опять только волны шумят да ветер разговаривает с парусами. О море! Души моей строитель!