В те дни, когда камень любой мне служил инструментом, Когда я оленя стрелой на бегу доставал, Когда, мудро пользуясь каждым удобным моментом, Я женщин соседних племён по ночам целовал, Тогда я был ловок и быстр, я сливался с природой, Цивильные блага мне были совсем не нужны. Но так же, как сотни веков вымирали народы, Я вымер, оставшись в преданьях седой старины.
Я был кроманьонцем, а может быть, неандертальцем. "Умелым" я был, и "разумным", – не меньше, чем вы. (*) Пусть был я скитальцем, но не был, как все вы, страдальцем, Мне вдоволь хватало еды, и воды, и травы. Я в этой траве мог преследовать дичь очень скрытно, Я в этой траве мог от зверя большого спастись. А ваша трава – лишь газон средь домов монолитных, И вы не даёте ей даже чуть-чуть подрасти.
Жильё я с трудом отбивал у пещерных медведей, Для женщин своих возводил шалаши, как в раю, А если совсем уж житья не давали соседи, Как тигр, на врага саблезубо кидался в бою. И было бы всё хорошо, только мамонтов жалко, – Я как-то увлёкся и всех их, бедняг, перебил. И мясо ведь было, откуда ж взялась эта жадность! Я всё человечество ею, наверно, сгубил.
Последнего, Димку, ещё малыша-мамонтёнка Откармливал год, а потом в мерзлоту закатал. Хоть что-то из жизни оставил на память потомкам, Теперь он в музее лежит, восхищая весь зал. Короче, с тех пор началось, – кто-то рвал, кто-то хапал. Жена моя стала завидовать жёнам вождя. Жену я прогнал, а вождя, чтобы девок не лапал, Копьём пригвоздил к старой ели неделю спустя.
Я сам стал вождём и одел леопардову шкуру, Всё племя заставил себя, словно идола, чтить. И бывшие жёны вождя, три красивые дуры Решили мне ночью услуги свои предложить. А утром я понял, что слаб, но не телом, а духом, Что лести и власти противиться нет моих сил, И будет потомство болеть тем же самым недугом. А значит, я всё человечество всё же сгубил.
Я вымер. Нет больше того, кто сливался с природой, Кому изначально хватало еды и питья. Потомство моё, племя диких моральных уродов Гребёт под себя, рассуждая про смысл бытия. Неважно, кому из зверей я достался на ужин, Иль тихо из лука меня подстрелил старый друг. Я вымер. Но в вас иногда я бываю разбужен, И тяга к природе у вас просыпается вдруг.