Полетели со мной, однокрылый птенец! Воспарим над растаявшим храмом любви. Стал гербарием пыльным терновый венец, И земля будет вечно стоять на крови. Полетели со мной от бесплодных химер – Нет загробного счастья и добрых царей. От дотошности вер и условности мер. Если нас не подстрелят – мы станем сильней!
Чья кровь запеклась на голгофском песке, мир поклоны Тому бить не спешит. Вековечащий слово Его будит с ним на позорном кресте. Но кому умирать за чужие грехи, тот всегда остается жив. Доля смертных – узда, крик погонщика, страх, да спина во хлысте!
Океаны земли источают печаль, Седогривые волны стенают по невольной душе. Мир стоит на грызне – все запущено, mon generalle! Ну а тот, кто придумал мораль – самый конченный враль! Посмотри на людей: обезьяньи приплоды, рабы. Бьют деньгу, копошатся как вши на Господней башке. Умирают как мухи, и в жерло шалавы-судьбы Хладнокровно бросают всё новых и новых детей…
Чья кровь запеклась на голгофском песке, мир поклоны Тому бить не спешит. Вековечащий слово Его будит с ним на позорном кресте. И кому умирать за чужие грехи, тот всегда остается жив. Доля смертных – узда, крик погонщика, страх, да спина во хлысте!
Ну чего ж ты, малыш, не летишь? Обосрался, глупыш? Испугался крутых виражей или треска свинца? От ножей не сбежишь, коли сильно очком дорожишь. Раз не хочешь орлом – будь садистской игрушкой Твоца. Полетели, дурак! Прочь от черной и горькой земли! Тебе нечего больше терять, кроме звонких цепей! Нас бросали щенками в бульон бытия – мы тогда возразить не смогли. Мы теперь намели, но берег где-то вдали…
Чья кровь запеклась на голгофском песке, мир поклоны Тому бить не спешит. Вековечащий слово Его будит с ним на позорном кресте. Но кому умирать за чужие грехи, тот всегда остается жив. Доля смертных – узда, крик погонщика, страх, да спина во хлысте!
Полетели со мной, однокрылый птенец, лютой яростью пышут крыла. Наши перья горячими лезвиями рассекут небосвод, И ошметками вниз полетит эта глупая дрянь-синева. Виновато посмотрит в глаза своим вшам Кукловод.