Извивалась юркая полудюймовая рыбица, Выброшенная на сушу суровым Посейдоном. А вокруг – канонады наркоманской, блядской, глянцевой Ибицы, От которых трепыхались изможденные лики Мадонны. Рыбкины жабры раздвигались как шлюхины влагалища; Она стонала и тряслась: «О, Боже святый! За что Ты меня сюда: ведь я же совсем мала ещё! Я только что родилась! Я ни в чём не виновата!..» Но таинственный Некто хранил молчание (Что можно было расценить не иначе как «отъебись и ползи») И у маленькой рыбки от гнева и уныния сперло дыхание… Так она, корчась в агонии, подохла в грязи… Я в это время танцевал и не помог ей выбраться, Я не слышал её стонов, и нашёл уже мёртвой. И в порыве яростного отчаяния пнул эту самую рыбицу В глухую пучину – на расправу прожорливым волнам… А серпентарий по имени «Ибица» ждёт кары Творца: Две заботы – забыться и выжить! Остальное – не важно. Но Гаутама не покинет дворца… За забором так страшно… «Под легкий ужин» сделанная в трущобах малышка-Золушка (Из тех, кто по Его жребию права на счастье не имеет), Ничего в этой жизни не видавшая(кроме пьянок мамы и домогательств отчима Фролушки) Однажды где-то прочитает про Грэя. И она будет ждать его, что он прискачет на белом коне и скажет «Моя Муся! Ай лав ю!»…Но где же он? Кругом лишь ссыкло да пропойцы! …И Золушка с горя нажрётся, раздвинет ноги и отдастся первому попавшемуся - Тому, кого ничего не интересует кроме того, что у нее ниже пояса. А дальше – по накатанной: грязный шалман для путан… И – путаться, путаться, путаться! Хуи. Кубы и литры. И превратит её злая фея-Судьба, как спел бы Армен Григорян, В «безобразную Эльзу – королеву флирта». Да как полетят в неё каменьями осуждения и злые слова! Колкими эпитетами её сгноят старые девы. Но людская молва ей – давно трын-трава: Ведь она хоть чуть-чуть побыла королевой!... А серпентарий по имени «Ибица» ждёт кары Творца: Две заботы – забыться и выжить! Остальное – не важно. Но Гаутама не покинет дворца… За забором так страшно… В теплой кухне уминая белый хлеб с повидлом, Кроя чертежи очередной духовной кампании, Ежедневно и ежесекундно прихожу к тому, что лучше родиться быдлом Жить у Христа за пазухой возможно только без самокопаний, А по инерции, без лишних вопросов, без фанатизма, Лиризма, экстремизма, вооружившись бараньим цинизмом: Вино, двор-на-двор, путяга, армейка… Судьба – индейка, а жизнь – копейка… Так, свыкаясь с порядками ибической псарни, Вырастают новые терпилы и хамы; Но есть среди них честные, нормальные парни – Идеальная опора для мамы. Такие зачастую рождаются в покосившемся бараке, С детства батрачат (так как папы – синячат). А потом приходят военкомы, одевают их в хаки: Мол, по вашему мясу салажьему гаубицы плачут! Гаубицы плачут! Это что же: мать растила сынка на убой? В угоду сраным империалистам, что сынку в цинковый сложат?.. И болезная кормилица, смешавшись со старушачьей гурьбой С вечки за здравье ставит: «Сохрани, спаси, помилуй, Боже!» А серпентарий по имени «Ибица» ждёт кары Творца: Две заботы – забыться и выжить! Остальное – не важно. Но Гаутама не покинет дворца… За забором так страшно… И я знаю, что за всё вышесказанное гореть мне сусальным огнём – По мне в подземельях давно уже шкворчат сковородки. Но рвите, ебите, режьте, жгите каленым железом – но я не в Нём. Ибица не научила быть меня смиренным и кротким. …Грохотали округи – кругом шла война: Лондонские денди молотили поэтов, А сытая швондерша сидела на краю окна И втыкала самотык из кости Пересвета. И хрустнуло зарево…Звезда-полынь нависла дамокловым мечом. Таращило Ибицу!Ибица-дыбицца!Визги, шумы, гамы… Обезглавленный кадрили нарезал со своим палачом (!). Хотя какая *** разница: все веселы, все – вальсингамы! Одни умирали…Подрастала достойная смена – Изуродованные бастарды, войны уличного джихада. «Тратата!Тратат