Шторм обшарил мой борт — видно, силы берёг Шторм в снастях моих чуть покуражился, Знать, немало крестов понаставил мой бог — В первый раз шторм напасть не отважился. А потом — отвернулся ли божеский лик, Или был этот бес не из робких — Он меня, будто бочку, крутанул, повалил Так, что ахнули переборки,
И кипящей воды наглотавшись до рей, Кое-как такелаж свой поправив, Я вдруг понял: каюк, нету правил в игре! А какая ж игра, коль без правил. Вспомнил тёплый, обросший ракушками док, Про́клял всех капитанов на свете я И, солёной слюной отхарка́вшись, как мог, Без раздумий встал носом на ветер.
Был он в драке умел, он меня отходил, Как портовый кабатчик мальчонку, Он мне мачты рассёк, он мне днище отбил И всё щурился, целясь в печёнку. То не день был — кровавый, глухой мордобой. Шторм смеялся, свистел, улюлюкал, Бил с любовью и был так доволен собой — Я ж до крови сжимал зубы-люки.
И не слышен врагу был о помощи крик, Вся команда блевала по нарам. Ну, а что до меня — я почти что привык И не чувствовал больше ударов, В этот миг кто-то свыше вдруг крикнул: «Земля!» Все́ канаты во мне задрожали, И матросы, как крысы, из недр корабля Вверх по трапам моим побежали.
Всё, что свято, швырнул я на чашу весов, Околдован прибоя оскалом, И взлетел на остатках былых парусов, И нацелился прямо на скалы, И, пробитый насквозь, я повис на камнях — Здесь никто не зажёг маяка мне. Но и он, этот бес, в двух шагах от меня Тоже насмерть разбился о камни…
Здравствуй, берег скалистый, последний мой порт И последний судья в нашем споре. А они покидали истерзанный борт, Проклиная притихшее море. Видел я, погружаясь в зелёную тьму, Как Господь в небесах усмехнулся, Как спасённые люди молились Тому, Кто от них только что отвернулся.
И никто не подумал из них обо мне, Ну никак, ни слегка, ни невольно. Впрочем, мне всё равно, я на дне, я на дне. Я на дне, мне не больно, не больно…