Кафе называлось, как странная птица, - "Фламенго", Оно не хвалилось огнями, оно не шумело, Курило кафе и холодную воду глотало, Была в нём гитара. Взъерошенный парень сидел на малюсенькой сцене. Он был не причёсан, как лес, неуютен, как цепи, Но в звоне гитары серебряно слышались трубы, С таким торжеством он швырял свои пальцы на струны. Глаза закрывал и покачивался полузабыто. В гитаре была то ночная дорога, то битва, То злая весёлость, а то - колыбельная песня. Гитара металась: в ней слышалось то нетерпенье, То шелест волны, то орлиный рассерженный клёкот, Зубов холодок и дрожанье плечей оголённых, Задумчивый свет и начало тяжелого ритма. Гитара смеялась, со мной гитара говорила, Четыре оркестра она бы смогла переспорить... Кафе называлось, как чья-то старинная повесть - "Фламенго"...
И так же дымило кафе, и в пространстве витало, А парень окончил играть и погладил гитару. Уже не знакомый, уже от всего отрешённый От столика к столику робкой походкой пошёл он. Он шёл, как идут по стеклу - осторожно и смутно, И звякали деньги, а он улыбался чему-то. И, всех обойдя, к закопчённой стене притулился. Я помню, я помню всё время того гитариста, Я чувствую собственной кожей, как медленно-медленно В прокуренном напрочь кафе под названием "Фламенго" На маленькой сцене я сам коченею от боли.
Я помню, я помню всё время того гитариста, Я чувствую собственной кожей, как медленно-медленно В прокуренном напрочь кафе под названием "Фламенго" На маленькой сцене я сам коченею от боли. Гитара смеялась, со мной гитара говорила, Четыре оркестра она бы смогла переспорить... Кафе называлось, как чья-то старинная повесть - "Фламенго"...