Юбилеи, юбилеи... Снова осень на аллее, как пожарище. Юбилеи, юбилеи... Шевелюры все белее у товарищей. Эту осень проживу я и вступлю в сороковую осень рыжую, и болезнью заболею, что зовется юбилеем, если выживу, если выживу.
Как начертано в устоях, будет долгое застолье юбилейное, а когда все примут по сто, будут радужные тосты и елейные, будут сыты все и пьяны, как намечено по плану, как наметано.
Всех веселье обуяет - одного лишь юбиляра не возьмет оно, не возьмет оно. Среди гомона и гама у плиты хлопочет мама постаревшая. Зажигает мама спичку, мама - птичка-невеличка над скворешнею. Сын опять такой усталый, дочь принцессою не стала на горошине. Что-то с сыном, что-то с дочкой, а у мамы что-то с почкой нехорошее, нехорошее.
Полночь-заполночь настанет, и потянет над гостями запах ладана - то отец дохнет из ночи. Мы с тобой, отец, не очень в жизни ладили. Я гулял, а ты метался, ты болел, а я мотался над Памирами. Как теперь, отец, жалею, что с тобой на юбилее не обнимемся, не помиримся.
...Будет вымыта посуда. Юбиляр, спеша, засунет ноги в тапочки. Будут выпиты не вина - этой жизни половина или вся почти. Старость слева, старость справа, и уже плевать на славу и на почести. Юбилей - горячий признак, что уже маячит призрак одиночества, одиночества.
Юбилеи, юбилеи... Снова осень на аллее, как пожарище. Юбилеи, юбилеи... Шевелюры все белее у товарищей Эту осень проживу я и вступлю в сороковую осень рыжую, и болезнью заболею, что зовется юбилеем, если выживу, если выживу...