Не помяну всех дней и ночек — тебя укором донимать... Но будет Бог в тебе, сыночек, и этим Богом будет мать. В какую-то шальную полночь, в какой-то полдень без тепла ты разговоры наши вспомнишь и дом, где жизнь твоя текла. И пусть обид немало было , ты , вдруг счастливым став навек, поймешь, что я тебя любила, ты был любимый человек! Горюем — поделом и зряшно, от одиночества скорбим... Но ничего тому не страшно, кто хоть однажды был любим! Ты , как с огромного экрана, увидишь (память лет сильна) — идешь ты в школу рано-рано, а я маячу у окна. В тех сумерках московских, вьюжных, чуть различимые впотьмах, о, поцелуя два воздушных, двух рук прощающихся взмах! Ты будешь помнить, будешь помнить необъяснимый тот покой, которым можно жизнь наполнить лишь материнскою рукой. И даже с той, кого полюбишь, познав любви восторг и скорбь, моей любовью мудр ты будешь , моей любовью будешь добр. Болтаешь, думаешь, молчишь ли, загадываю наперед, как из любимого мальчишки мужчина любящий растет. И, от себя не отделяя все, что мое еще пока, целую перед сном тебя я, целую — вдаль, издалека...