Живи хвостом сухих корений за миром брошенных творений, бросая камни в небо, в воду ль, держась пустынником поодаль. В красе бушующих румян хлещи отравленным ура. Призыва нежный алатырь и Бога черный монастырь. Шумит ребячая проказа до девки сто седьмого раза и латы воина шумят при пухлом шепоте шулят. Сады плодов и винограда вокруг широкая ограда. Мелькает девушка в окне, Софокл вдруг подходит к ней: Не мучь передника рукою и цвет волос своих не мучь твоя рука жару прогонит и дядька вынырнет из туч. И вмиг разбившись на матрасе, восстанет, молод и прекрасен истоком бережным имян как водолей, пронзит меня. Сухое дерево ломалось, она в окне своем пугалась, бросала стражу и дозор и щеки красила в позор. Уж день вертелся в двери эти, шуты плясали в оперетте и ловкий крик блестящих дам кричал: я честь свою отдам! Под стук и лепет колотушек дитя свечу свою потушит потом идет в леса укропа куриный дом и бабий ропот. Крутя усы, бежит полковник минутной храбростью кичась - Сударыня, я ваш поклонник, скажите мне, который час? Она же, взяв часы тугие и не взирая на него, не слышит жалобы другие, повелевает выйти вон. А я под знаменем в бою плюю в колодец и пою: пусть ветер палубу колышет, но ветра стык моряк не слышит. Пусть дева плачет о зиме и молоко дает змее. Я, опростясь сухим приветом, стелю кровать себе при этом, бросая в небо дерзкий глас и проходя четвертый класс. Из леса выпрыгнет метелка умрет в углу моя светелка восстанет мертвый на помост с блином во рту промчится пост. Как жнец над пряхою не дышит, как пряха нож вздымает выше - не слышу я и не гляжу, как пес под знаменем лежу. Но виден мне конец героя глаза распухшие от крови могилу с именем попа и звон копающих лопат. И виден мне келейник ровный, упряжка скучная и дровни, ковер раскинутых саней, лихая скачка: поскорей! Конец не так, моя Розалья, пройдя всего лишь жизни треть, его схватили и связали а дальше я не стал смотреть. И запотев в могучем росте всегда ликующий такой - никто не скажет и не спросит и не помянет за упокой.