В моем магазине думают, что я только пью, курю и жарю яичницу, Так и есть – я только жарю яичницу, курю и пью. Но скоро это закончится и для этого есть июль и охапка моих одиночеств. В моем магазине все знают, что я не один, что у меня есть толстый теленок Витя. Если б не ты, я послал бы весь Питер, всю Москву, весь Урал и весь Крым. В моем магазине все в курсе, что я демонтажник и клоун, Точнее сказать клоун и демонтажник. И бокал моей жизни пускай будет полон, пока совесть не стала продажной.
Повесь меня на галстуке в гостиной, потом всю ночь рыдай и зови на помощь, Не говори, что был скотиной, не говори, что был я сволочь, Повесь меня на галстуке в парадной, я буду как гирлянда улыбаться, Читать стихи свои нескладно, при этом веселить вас не стараться. Так вздерни меня на подтяжках на Площади Искусств у Спаса, Прохожие скажут – бедняжка, а ты вздерни, не моргнув глазом.
Мне не нравится пьянство по вторникам, каждый вторник, как битва за Францию, Ну и я такой – в чине полковника, взял вокзал, телефонную станцию. Мне не нравится утро по вторникам и мечты и надежды на новое, Ты стоишь на краю подоконника, тело бренное, бестолковое.
Отнесу тело в ванную, от вчерашнего надо отмыться, Не доиграть мне в игру странную, в полете не остановиться, Курю, паравозю, прослыл выпивохой, ненавижу гундосящих, за спиной, суки, охают. Ненавижу предателей, сам предаюсь унынию, такую жизнь изнахрадили… Был мальчик румяный, стал синий.
Хочу лететь - поэтому лето, а зиму раздайте прохожим, Мы едем на Невский, подайте карету, пить водку и бить ваши рожи. Дайте Мохито с сигарой, женщин кубинских и рому, Сердце поэта сгорает, догорит – закатайте в Роллы. Дайте друзей понадежней – Кольт или две арматуры Плюют не в стихи, а в рожи, иногда прямо в сердце – дуры.
Пес бездомный. Ищу тело твое по запаху. Я с какой-то Мадонной, ты с каким-то там трахалем. Желтые листья не пахнут, а воняют только когда их жгут. Опять напился, поеду трахну, не жду, извини, не жду.
Отключите электричество, перекройте газ и горячую воду! Моя женщина – моё величество, ее тепла хватит на город! И не надо пива разливного и портвейна на розлив не надо! Одному засыпать не ново! Без тебя холодней, ну и ладно! Подарите мне маленький домик, где-нибудь в Купчино, рядом с пунктом милиции, Я придумаю сказок трехтомник, его раздарю по детским домам и больницам.
Твой рот как маузер – заряжен всего словами двумя, Стреляй! Один хер – я на первый снег упаду плашмя. Твои слова как китайская сталь – красивы, но толку в них нет, Хочешь ужалить – жаль! Вот я был и вот меня нет. Твои слова – как вагоновожатый – угрюмые, четкие, из под земли, Губами полуразжатыми прошепчешь – «Пли».
От твоих голубых и бездонных меня отделяют сотни км, Уральские горы и алгоколизм. Ради твоих голубых и бездонных - стрелялись, сдавали бутылки и города, Наорала – ковали мечи тоннами, то есть все, как всегда. Твоим глазам голубым и бездонным, видевшим многое: Кротость и тигра, котлеты и ландыши, портвейн и изящество Хочется плакать, но ты улыбаешься, дура, и есть в этом что-то щенячее.
Кайся, кайся, моя Магдалина, этот город давно уже верит слезам и соплям И таким же как я и мой друг кретинам, оставляющим дом, ради света реклам. Пой же пой, мне моя Лорелея, мой фрегат на мери и нам незачем плыть, Я без бури страстей третий вечер херею, как смогли мы так быстро остыть. Так веди же меня, моя Греттель, когда достаточно хлеба и голуби сыты, Если хочешь, мы просто забудем про лето и мы будем квиты.
У моей серой кошки черные блохи, но она молчит о том, как ей плохо, Может также сможем и мы, как-никак протянем до зимы. У моей серой кошки котята, когда они вырастут – станут шавермой, А я такой, при галстуке, опрятный, блуждаю между Кирхой и таверной. У моей серой кошки снова ноябрь, ей хочется плакать и пить молоко И если б не наши с тобой «абы-кабы» , мы бы не были так дал