Синим тянулся след от пластмассы По разлинееной белой пустыне. Горели жирафы, толпились у кассы. Управдомы с песком гонялись за ними.
Я всё лежал, наблюдая за ними, Считал песчинки в руках управдомов, Засекал время сгорания вымя, И мне не хотелось вставать из болота.
Желтовато-белое болото. С пушистым облаком под головой. Во сне я постоянно звал кого-то, Проснувшись, узнал, что спал кто-то другой.
За окном суматоха. Дождь и слякоть чернил. Льётся бронзовым потом Лихорадка чудил.
Я глотал лекарство и смотрел в окно. Там горел жираф. И горел давно. Он глядел на меня своим хрустальным взглядом. Для него каждый миг был сравним с сущим адом.
Кожа, кости и пепел, что был раньше душой. Я смотрю из окна, покрытого гноем... Я смотрю из окна, покрытого шерстью: Толстокожие мысли, плоскодонные вести, Для кого-то цель жизни, Для кого-то цель мести, Я смотрю из окна, покрытого лестью, Как один лишь жираф всё же помнит о чести.