На Дунаи Ярославнынъ гласъ ся слышитъ, зегзицею незнаема рано кычеть: «Полечю, — рече, — зегзицею по Дунаеви, омочю бебрянъ рукавъ въ Каялѣ реце, утру князю кровавыя его раны на жестоцѣмъ его тѣлѣ».
Ярославна рано плачетъ въ Путивле {на забрале}, аркучи: «О вѣтрѣ, вѣтрило! Чему, господине, насильно вѣеши? Чему мычеши хиновьскыя стрѣлкы {на своею нетрудною крилцю} на моея лады вои? Мало ли ти бяшетъ горѣ подъ облакы вѣяти, лелѣючи корабли на синѣ морѣ? Чему, господине, мое веселие по ковылию развѣя?»
Ярославна рано плачеть Путивлю городу на заборолѣ, аркучи: «О Днепре Словутицю! Ты пробилъ еси каменныя горы сквозѣ землю Половецкую. Ты лелѣял еси на себѣ Святославли но?сады до плъку Кобякова. Възлелѣй, господине, мою ладу къ мнѣ, а быхъ не слала къ нему сле?зъ на море рано».
Ярославна рано плачетъ въ Путивле на забралѣ, аркучи: «Свѣтлое и тресвѣтлое сълнце! Всѣмъ тепло и красно еси: чему, господине, простре горячюю свою лучю на ладе вои? Въ полѣ безводнѣ жаждею имь лучи съпряже, тугою имъ тули затче?»
Прысну море полунощи, идутъ сморци мьглами. Игореви князю богъ путь кажетъ изъ земли Половецкой на землю Рускую, къ отню злату столу.