...Оставалось много зеленой земли и серого неба у земного рая. Ты взял барабан в ладони. И женщина поднялась, играя. Это даже не танец был. Просто сияла душа, откликалось тело, Как Бог на душу положил. И женщина – полетела. Летели руки ее, и ноги, и одежды цветные, Взметалась тонкая шаль, и тонкие вскрики. Юные сны ее Оживали здесь, под улыбкой Бога. Звенели бусы. (Или не было бус?). Звенели, взметаясь, русые Пряди, требовали ладони твоей. Или это ладонь желала Сумрачной, невозможной власти. Женщина танцевала Не замечая тебя, для тебя, для тебя одного, Под музыку из пространства, как древнее пламя. Осуществляя равенство Просто любви и просто жизни. ( Покуда много Остается любви и жизни тебе под улыбкой Бога ).
Ты глядишь на нее и думаешь: Боже правый, Как я жил без нее всю долгую зиму? Правильно Жил, радуясь снегу и теплому очагу, глядя в окно на деревья. Впрочем, жил ли вообще? Вне этого хаоса, вне этого древнего Взрыва, несущего мир, - есть ли жизнь? Вне кипенья и нежного грохота крови – Есть ли нечто, чтоб было дороже и ближе её, здесь-сейчас, кроме Ритма, стройного, как она, необязательного, как этот танец, Ритма, клубящегося под твоими пальцами... Скажи, - скитаясь По иным мирам, где нет ее, нет и ее планетки, Смотри! – вставшей теперь на ребро на кончике сандалетки, Скажи, как ты станешь жить, забывая ее убого? Смотри! – она танцует, танцует под улыбкой Бога...