Всё проходит, говорят, врут насмешники, поверь мне: всё уйдёт от нас, наверно, но в душе оставит клад.
И на нём печали камень, - не воротишь, не зови - крылья лёгкие любви отзвенели ветерками.
Это грустно, но пока, мой жираф златоволосый, я внимаю звукам вёсен, - осень очень далека.
Пламя гривы - слепнет взгляд - средь пустыни прогорает; я зажгла его и знаю, что зажгла не для себя.
Но гори, гори, мой факел, для кого - не всё ль равно... Мне ж осветишь заодно всё, что ночь таит во мраке.
А когда уйдёшь и ты, пусть прольётся - ради Бога! - на кромешную дорогу рыжий луч шальной звезды.
...Я написала её, когда научилась по-человечески играть на гитаре. У неё есть имя, она называется \"Жираф\". Я ничего не хотела. Я поначалу даже не знала, что будет. У меня просто сразу возник последний куплет. Возник он потому, что как-то мы встречали кого-то, чтобы проводить на день рождения, и по дороге мне один хороший приятель читал Заболоцкого. Я ничего не помню, конечно, кроме того, что \"тихий ток из чаши А переходит в чашу Б\". Это последние слова. Но размер меня потряс до глубины души, потому что я тут же выдала последний куплет. Про себя, конечно, — я никому не сказала, что собираюсь песенку написать. Да я и не собиралась, наверное. А потом я всё думала: \"Что же такое написать к этому последнему куплету?\" И я написала \"Жирафа\". Поначалу она никак не называлась. То, что потом у меня возникли ассоциации, так это просто у Сальвадора Дали есть такая картина. Она называется \"Жираф\". Там какая-то глинистая выжженная пустыня, вся в трещинах, какие-то немыслимые животные, а на горизонте стоит жираф, далеко-далеко, у него пылает грива, как факел. Жираф страшный, но то, что у него грива, как факел, это очень красиво. Этот жираф тоже возник у меня внезапно. Потом я решила, что эта песенка будет пародией на шлягер, шуткой. Но шутка, по-моему, тоже не получилась. Хотя песенку я всё-таки люблю.