кажется, мы выросли, мама, но не прекращаем длиться. время сглаживает движения, но заостряет лица. больше мы не порох и мёд, мы брусчатка, дерево и корица.
у красивых детей, что ты знала, мама, - новые красивые дети. мы их любим фотографировать в нужном свете. жизнь умнее живущего, вот что ясно по истечении первой трети.
всё, чего я боялся в детстве, теперь нелепее толстяков с укулеле. даже признаки будущего распада закономерны, на самом деле. очень страшно не умереть молодым, мама, но как видишь, мы это преодолели.
я один себе джеки чан теперь и один себе санта-клаус. всё мое занятие - структурировать мрак и хаос. всё, чему я учусь, мама - мастерство поддержанья пауз.
я не нулевая отметка больше, не дерзкий птенчик, не молодая завязь. молодая завязь глядит на меня, раззявясь. у простых, как положено, я вызываю ненависть, сложных - зависть.
что касается женщин, мама, здесь всё от триера до кар-вая: всякий раз, когда в дом ко мне заявляется броская, деловая, передовая, мы рыдаем в обнимку голыми, содрогаясь и подвывая.
что до счастья, мама, - оно результат воздействия седатива или токсина. для меня это чувство, с которым едешь в ночном такси на пересечение сорок второй с десятой, от кабаташа и до таксима. редко где еще твоя смертность и заменяемость обнажают себя так сильно.
иногда я кажусь себе полководцем в ссылке, иногда сорным семенем среди злака. в мире правящей лицевой всё, что занимает меня - изнанка. барабанщики бытия крутят палочки в воздухе надо мной, ожидая чьего-то знака.
нет, любовь твоя не могла бы спасти меня от чего-либо - не спасла ведь. на мою долю выпало столько тонн красоты, что должно было так расплавить. но теперь я сяду к тебе пустой и весь век ее стану славить.