лэрити Пэйдж в сорок два держится на тридцать, почти не старясь, Делает маникюр дважды в месяц, носит сногсшибательное белье, Преодолевая дьявольскую усталость, Учится танцам после работы - так, будто бы у нее Есть кого пригласить на жгучий латинский танец, Так, как будто бы они с Дэвидом не расстались. Так, как будто бы это чудовищное вранье.
Клэрити и теперь, как долгих семь лет назад, Собирает для Дэвида все образцы и пробы: Много читает; ходит в театр, чтобы Знать, что Лавджой красавица, Уэйн пузат, Под него теперь перешиваются гардеробы; А еще ездит в чудные города, те, что все равно бы Никогда не смогла ему показать.
Так печет пироги, что звана на всякое торжество: Угощает соседей и любит спрашивать, хороши ли. Водит удивительно боево. Возит матушку Дэвида к стоматологу на машине. Фотографирует объявленья, которые бы его Обязательно рассмешили.
Нет, не столько живет, сколько проектирует рай земной: Ходит в магазины, осуществляя разведку боем, Подбирает гардины к рамам, ковры к обоям, Строит жизнь, которая бы так нравилась им обоим, Так трагически велика для нее одной.
Дэвид Пэйдж живет с новой семьей в Канзасе, и дом у него неплох. Он звонит ей раз в год, в канун Рождества Христова, И желает ей счастья. Ну, ничего святого. Ладно, думает Клэрити, вряд ли Господь оглох. Дэвид просто заедет - в пятницу, в полшестого, - Извинится, что застигает ее врасплох, - Оглядится и обнаружит, что для него все готово. Ты слышишь, Господи? Все готово.