об исчерпанной милости ману узнает по тому, как вдруг пропадает крепость питья и курева, и вокруг резко падает сопротивленье ветра, и лучший друг избегает глядеть в глаза, и растёт испуг от того, что всё сходит с рук.
в первый день ману празднует безнаказанность, пьёт до полного забытья, пристает к полицейским с вопросом, что это за статья, в третий ману не признают ни начальники, ни семья, на шестой ему нет житья.
"ну я понял - я утратил доверие, мне теперь его возвращать. где-то я слажал, ты рассвирепел и ну меня укрощать. ну прекрасно, я тебя слушаю - что мне нужно пообещать?" "да я просто устал прощать".
ману едет на север, чеканит "нет уж", выходит ночью на дикий пляж: всё вокруг лишь грубая фальшь и ретушь, картон и пластик, плохой муляж; мир под ним разлезается словно ветошь, шуршит и сыплется, как гуашь. "нет, легко ты меня не сдашь.
да, я говорил, что когда б не твоя пристрастность и твой нажим, я бы стал всесилен (нас таких миллион), я опасен, если чем одержим, и дотла ненавижу, если я уязвлён, но я не заслужил, чтобы ты молчал со мной как с чужим, городил вокруг чёртов съёмочный павильон - не такое уж я гнильё".
"где ты, ману - а где все демоны, что орут в тебе вразнобой? сколько надо драться, чтобы увидеть, что ты дерёшься с самим собой? возвращайся домой и иди по прямой до страха и через него насквозь, и тогда ты узнаешь, как что-то тебе далось.
столько силы, ману, - и вся на то, чтобы только не выглядеть слабаком, только не довериться никому и не позаботиться ни о ком, - полежи покорённый в ладони берега, без оружия, голышом и признайся с ужасом, как это хорошо.