тарому Маджиду приходит срок, его кормят, как птицу, с рук.
Как-то раз Маджид вышел за порог и упал у калитки вдруг;
и ему сказали - Господь был строг, у тебя обнаружен рак.
Медсестрички курят за дверью, ржут, от машин стекло в окне дребезжит.
Навещают редко, домой не ждут - он давно уже здесь лежит.
Его больше не скручивает, как в жгут, жизнью он поэтому дорожит:
просыпается и глядит, как идет мужик, проезжает под окнами то автобус, то черный джип; он пока еще жив, Маджид.
Монотонный кафельный неуют, аккуратный больничный ад - добивать не смеют, жить не дают, и валяйся теперь, разъят, на те части, что изнутри гниют, и все те, что уже гноят; только в голове у тебя поют и, сияющие, стоят - кроткая прекрасная Дариют, гордая высокая Рабият; он глаза их, жгучие, словно йод, и лодыжки узкие узнает; только позовешь их - и предстают, волосы спадают до самых пят; у тебя здесь будет кров и приют, - так они поют, - тебе только радости предстоят!
Медсестрички цокают "бред так бред" и чего-то там "опиат".