"Тут соло, про тебя второй куплет". Ей кажется, ей триста сорок лет. Он написал ей пять влюблённых песен. Она кивает, пряча лоб во тьму, И отвечает мысленно ему, Но более себе: "Труха и плесень".
Он зной; зарница; певчее дитя. Он, кажется, ликует, обретя В ней дух викторианского романа. И поцелуи с губ его текут, Как масло ги, как пенье, как лоскут Соленого слоистого тумана.
Июль разлёгся в городе пустом Котом и средоточием истом И все бульвары сумерками выстлал, Как синим шелком; первая звезда, Как будто кто-то выстрелил сюда: Все повернули головы на выстрел.
Спор мягкости и точного ума, Сама себе принцесса и тюрьма, Сама себе свеча и гулкий мрамор, Отвергнутость изжив, словно чуму, Она не хочет помнить, по кому Своим приказом вечно носит траур.
Она его, то маясь, то грубя, Как будто укрывает от себя, От сил, что по ночам проводят обыск: Ни слова кроме вежливого льда. Но он при шутке ловит иногда Её улыбки драгоценный проблеск.
Ее в метро случайно углядев, Сговорчивых и дерзких здешних дев Он избегает. Пламенем капризным Пронизанный, нутро ему скормив, Он чувствует какой-то старый миф. Он как-то знает, для чего он призван.
Так циферблат раскручивают вспять. Дай Бог, дай Бог ему досочинять Ей песни эти, чтоб кипело всё там От нежности прямой, когда домой Она придет и скажет "милый мой" И станет плакать, будто в семисотом.