я был тоже юн здесь. тогда люты были нравы панкующей школоты. я был так бессмертен, что вряд ли ты веришь в это, настолько теперь я жалок. я писал здесь песни, и из любой кухни подпевали мне вразнобой; я царил и ссорил между собой непокорных маленьких парижанок. я ел жизнь руками, глазел вокруг. полбутылки виски в кармане брюк. я был даровит — мне сходило с рук. мне пришло особое приглашенье. лишь тогда и можно быть циркачом, когда ангел стоит за тобой с мечом — он потом исчезнет, и ты ни в чем не найдешь себе утешенья. я жил в доме с мозаикой — кварц, агат. я мог год путешествовать наугад. но пока писалось, я был богат, как открывший землю. (проговорив-то вслух это тебе, я только больной урод, чемодан несвежих чужих острот, улыбнёшься девушке — полный рот черного толченого шрифта). двадцать лет в булони или шайо люди раскупали мое враньё. я не знал, что истрачивал не свое. что разменивал божью милость. а теперь стал равен себе — клошар. юность отбирается, как и дар — много лет ты лжёшь себе, что не стар. лжёшь, что ничего не переменилось.