Есть где-то земля, и я не боюсь её имени, Есть где-то тюльпаны с моей головой и фамилией, Есть где-то земля, пропитанная одышкой, сестра киселя, а душа - голубеющей льдышкой.
Есть где-то земля, пропитанная слезами, где избы горят, где чёрные мысли слезают напиться воды, а им подают лишь печали, есть где-то земля, пропитанная молчаньем.
Есть где-то земля, которую любят удары и ржавые оспы, и грустные песни-удавы... Есть где-то земля, которую любят пожары и старые ритмы, и новые пьяные шмары.
Есть где-то земля, пропахшая игом и потом, всегда в синяках, царапинах и анекдотах. На пьяную юбку она нашивает обиды, и только на юге её украшья разбиты.
Есть где-то земля, как швея, как голодная прачка День каждый её - это камень во рту или взбучка. Над нею смеются, когда поднимается качка, цари не целуют её потемневшую ручку.
Есть где-то земля, как Цветаева раняя, в мочках, Горят пастухи, да разводят костёр кавалеры. Есть где-то земля как вино в замерзающих бочках - стучится вино головою, оно заболело!
Есть где-то земля, что любые предательства сносит, любые грехи в самом сердце безумно прощает, любые обиды и боли она переносит и смерти великих, как просеки - лес, её навещают.
Есть где-то земля, и она одичала, привыкла чтоб лучших сынов застрелили, как будто бы в игры играли, уволив лишь жалость, плохую актрису, и передушили поклонников всех за кулисами.
Есть где-то земля, что ушла в кулачок даже кашлем, и плачет она, и смётся в кустах можжевельника. Есть где-то земля с такою печалью - нет краше. Нельзя так сказать, помилуйте, может, не верите?
Есть где-то земля, и я не боюсь её имени, есть где-то земля, и я не боюсь её знамени, последней любовницей в жизни моей, без фамилии, она проскользнёт, и кому-то настанет так завидно.
Есть где-то земля, и я не боюсь её грусти, от соли и перца бывает, однако, и сладко, есть где-то земля, где меня рекламируют гуси, летящие к богу на бледно-любую лампадку.
И я сохраню её почерк волшебно-хрустящий, и я сохраню её руки молочно-печальные, на всех языках, с угольком посекундно гостящий, я знаю, я знаю - одна ты меня напечатаешь.
Ах, всё-тки люблю я церковный рисунок на ситце, ах, всё-тки люблю я грачей за седым кабаком, приказано мне без тебя куковать и носиться и лишь для тебя притворяться слепым дураком.
Ах всё-тки люблю я утюг твой и вечные драки, и вирши погладить давно бы пора бы, пора... И с прелестью злой и вовсю нелюдимой собаки лизнуть твои руки как будто лицо топора.