Он садится с нею рядом, он берет ее за плечи, и причудливым узором засверкает его речь...
"Слушай, там далеко-далеко есть земля. Там Новый год, ты не поверишь - там Новый год два раза в год, вот. Там снег... там столько снега, что если б я там не был сам, я б не поверил, что бывает столько снега, что земля не видит неба, и звездам не видать с вершин, как посреди огней вечерних и гудков машин мчится тихий огонек моей души."
Тихо, тихо, тихо там Нью-Йорк говорит с Москвой: "Москва, Москва, забери меня домой..." Долгою упрямою строкой бежит дорога подо мной: еще чуть-чуть - и распрощаемся с землей. А ей клянется, что вернется: "Совру - так с места не сойду!" Врет: сойдет.
Посреди огней вечерних и гудков машин мчится тихий огонек моей души. Посреди огней вечерних и гудков машин мчится тихий огонек его души...
Какая глупость, право, верить его словам, а не поверить грех тому, который веселей и светлей их всех. Эх! Она молчит и улыбается ему - тому, который возвращается.
Посреди огней вечерних и гудков машин мчится тихий огонек его души. Посреди огней вечерних и гудков машин мчится тихий огонек моей души...