едущий напомнит, что я, как и все не забыт. Я выйду на сцену со старым языческим бубном, И зал переполнится дроботом конских копыт.
И пламя костров, у которых с ножа ели мясо, Вовсю запылает в душе воскрешённой моей. Я помню ту песню... Я помню, как падал от пляса У ног полудиких вакханок, собак и коней.
Я помню, как пасти врагов раздирал я руками. Тогда-то, видать, и наполнился кровью мой стих. Я помню то время, когда мы дружили с волками И были тогда не намного собачнее их.
И песня тогда еще не ублажала – терзала. И только ножом и копьём подводился итог. Итак: на глазах изумлённо застывшего зала На сцену поднялся забытый языческий бог.
И крышу сорвало. И солнца сияющий глянец Наехал на зал, озаряя иные края. Сегодня я вам исполняю языческий танец, Моё выступленье – вне конкурса. Вне бытия.
И я выступаю. Неважно – полками, ордою, - А важно, что мне помешать не сумеет никто. И кто-то из членов жюри поперхнулся водою, Поскольку в программе я должен исполнить не то.
А мне наплевать, потому что я к лесу причастен. И в зале как волки завыли мои кореша. Я в танце пытался порвать своё тело на части, Чтоб вырвалась напрочь из этого тела душа.
Я вновь возвратился к пещерным языческим играм. Шарахались волки от пламени, как фраера. И женщина, что через сутки разорвана тигром, В тот вечер ещё танцевала со мной у костра.
А после пришли Иеговы, Исусы, Аллахи. А после пришли фестивали, дипломы, жюри. С тех пор я на сцене танцую, как будто на плахе, И каждый мой стих – как последняя вспышка зари.
И если мой бубен порою нарушит тональность, То это случайно, а в целом – даёшь перезвон Я – лауреат в номинации “оригинальность”. Мой танец жюри по достоинству был оценён.
И снова на сцене – соната, терцина и скерцо, И песня о Родине вдаль улетает звеня. А крыша вернулась. И волки запрятались в сердце. Языческий бубен отложен до лучшего дня.