Сказал себе я: брось писать, – но руки сами просятся. Ох, мама моя родная, друзья любимые! Лежу в палате – косятся, не сплю: боюсь – набросятся, – Ведь рядом психи тихие, неизлечимые.
Бывают психи разные – не буйные, но грязные, – Их лечат, морят голодом, их санитары бьют. И вот что удивительно: все ходят без смирительных И то, что мне приносится, всё психи эти жрут.
Куда там Достоевскому с «Записками» известными, – Увидел бы покойничек, как бьют об двери лбы! И рассказать бы Гоголю про нашу жизнь убогую, – Ей-богу, этот Гоголь бы нам не поверил бы.
Вот это мука, – плюй на них! – они ж ведь, суки, буйные: Всё норовят меня лизнуть, – ей-богу, нету сил! Вчера в палате номер семь один свихнулся насовсем – Кричал: «Даешь Америку!» – и санитаров бил.
Я не желаю славы, и пока я в полном здравии – Рассудок не померк еще, но это впереди, – Вот главврачиха – женщина – пусть тихо, но помешана, – Я говорю: «Сойду с ума!» – она мне: «Подожди!»
Я жду, но чувствую – уже хожу по лезвию ноже: Забыл алфавит, падежей припомнил только два… И я прошу моих друзья, чтоб кто бы их бы ни был я, Забрать его, ему, меня отсюдова!