Любовь любому рождённому дадена, - но между служб, доходов и прочего со дня нА день очерствевает сердечная почва. На сердце тело надето, на тело - рубаха. Но и этого мало! Один - идиот! - манжеты наделал и груди стал заливать крахмалом. Под старость спохватятся. Женщина мажется. Мужчина по Мюллеру мельницей машется. Но поздно. Морщинами множится кожица. Любовь поцветёт, поцветёт - и скукожится. Мальчишкой
Я в меру любовью был одарённый. Но с детства людьё трудами муштровано. А я - убёг на берег Риона и шлялся, ни чёрта не делая ровно. Сердилась мама: «Мальчишка паршивый!» Грозился папаша поясом выстегать. А я, разживясь трёхрублёвкой фальшивой, играл с солдатьём под забором в «три листика». Без груза рубах, без башмачного груза жарился в кутаисском зное. Вворачивал солнцу то спину, то пузо - пока под ложечкой не заноет. Дивилось солнце: «Чуть виден весь-то! А тоже - с сердечком. Старается малым! Откуда в этом в аршине место - и мне, и реке, и стовёрстым скалам?!» Юношей
Юношеству занятий масса. Грамматикам учим дурней и дур мы. Меня ж из 5-го вышибли класса. Пошли швырять в московские тюрьмы. В вашем квартирном маленьком мирике для спален растут кучерявые лирики. Что выищешь в этих болоночьих лириках?! Меня вот любить учили в Бутырках. Что мне тоска о Булонском лесе?! Что мне вздох от видов нА море?! Я вот в «Бюро похоронных процессий» влюбился в глазок 103 камеры. Глядят ежедневное солнце, зазнАются. «Чего, мол, стоют лучёнышки эти?» А я за стенного за жёлтого зайца отдал тогда бы - всё на свете. Мой университет
Французский знаете. ДЕлите. Множите. Склоняете чудно. Ну и склоняйте! Скажите - а с домом спеться можете? Язык трамвайский вы понимаете? Птенец человечий чуть только вывелся - за книжки рукой, за тетрадные дести. А я обучался азбуке с вывесок, листая страницы железа и жести. Землю возьмут, обкорнав, ободрав её, - учат. И вся она - с крохотный глобус. А я боками учил географию, - недаром же наземь ночёвкой хлопаюсь! Мутят Иловайских больные вопросы: - Была ль рыжа борода Барбароссы? - Пускай! Не копаюсь в пропЫленном вздоре я - любая в Москве мне известна история! Берут Добролюбова (чтоб зло ненавидеть), - фамилья ж против, скулит родовая. Я жирных с детства привык ненавидеть, всегда себя за обед продавая. Научатся, сядут - чтоб нравиться даме, мыслишки звякают лбёнками медненькими. А я говорил с одними домами. Одни водокачки мне собеседниками. Окном слуховым внимательно слушая, ловили крыши - что брошу в уши я. А после о ночи и друг о друге трещали, язык ворочая - флюгер. Взрослое
У взрослых дела. В рублях карманы. Любить? Пожалуйста! Рубликов зА сто. А я, бездомный, ручища в рваный в карман засунул и шлялся, глазастый. Ночь. Надеваете лучшее платье. Душой отдыхаете на жёнах, на вдовах. Меня Москва душила в объятьях кольцом своих бесконечных Садовых. В сердца, в часишки любовницы тикают. В восторге партнёры любовного ложа. Столиц сердцебиение дикое ловил я, СтрастнОю площадью лёжа. Враспашку - сердце почти что снаружи - себя открываю и солнцу и луже. Входите страстями! Любовями влазьте! Отныне я сердцем править не властен. У прочих знаю сердца дом я. Оно в груди - любому известно! На мне ж с ума сошла анатомия. Сплошное сердце - гудит повсеместно. О, сколько их, одних только вёсен, за 20 лет в распалённого ввалено! И