Еду, еду старой русскою бедой, и качает организм мой и трясёт. Не подвижник и – тем паче – не святой, но надеюсь заглянуть за горизонт. И пусть ноги с головою не в ладах, но протру стекло, и, словно по весне, из-под снега возникают города и уходят, деревянные, под снег.
Педаль до пола – полный газ, и можно вовсе без руля. Ты убедишься в сотый раз: надёжней рельсов колея. Бесплатен в мышеловке сыр, но километры не щадят, и скаты, стёртые до дыр, вдоль по обочинам чадят.
Еду, еду и глотаю едкий дым, дым отечества, он горек и солён. И гремят мостов гитарные лады, повышая жизни тембр на полутон. По приёмнику ловлю попсовый вздор, оставляю дни и годы за кормой и с попутчиком мусолю разговор, задушевный и тягучий, как гармонь.
Едем, едем... Из соломы тюфячок хоть и мягок, да на кочках колет зад. И пока от самогона горячо, - не страшны ни глаз дурной нам, ни гроза. И пока быстрей глашатаев молва, и пока меж строк читается указ, будем слушать на заре колокола и гадать: по ком они на этот раз?
Рубаху на груди порвём, восславим дурь, припомним старь, ведь проще жить вчерашним днём, чем переделать календарь. И будет вечная среда, и нам мириться со средой, покуда первая беда покорно ездит по второй. Покорно ездит по второй.