Так пусть же будет жизнь благословенна: как свежемытая рубашка — на ветру, как эта девочка — которая нетленна, как эти мальчики, которые — в цвету.
Когда мы все — как школьники вставали в восторге, в дружбе, в бешенстве, в любви, мы тоже ничего не обещали и тоже дали больше, чем могли.
Из всех смертей, от всех земных насилий, двумя подошвами, сведенными в одну, мы были — этим бешенством, мы — были сырой сиренью, прыгнувшей — в весну.
О, знал бы я, как жизнь самозабвенно всей свежевымытой рубашкой на плацу, всей этой веткой — с переполненной сиренью, меня — за все это — ударит по лицу.
Но я хочу, я требую — чтоб следом за мной, наевшимся, мной, благодарным, — шли, вы, сделавшие нас — своей победой, вы — даже не хлебнувшие — земли.
Из всех смертей, от всех земных насилий, двумя подошвами, цветущими во тьму, одним неопытным, одним мужским усильем вы тоже, тоже — прыгнете — в весну.
И пусть тогда — как все, нарядным тленом я стану сам — в сиреневом ряду, но эта девочка останется — нетленна, а эти мальчики — живыми — и в цвету.