*** я успокоюсь, когда опадет листва, красным опалит асфальт у моих дверей. лето устало весну от тебя скрывать, так забирай её, слышишь! и не жалей ни обо мне, ни о ком, кто тревожно вслед смотрит и ищет бумагу - писать, писать... осень вернет равновесие жизни мне, чтобы внутри и снаружи одна вода, рыбы-машины и водоросли дубов. с тонкой резьбой суеверий ладони лист глажу, читаю придуманную любовь, несколько строчек которой уже сбылись.
*** на самом деле... на самом деле - не так. все разные, пёстрые, как дорогой табак, смешные и странные в чём-то, но бог судья, такими их сделала жизнь, а совсем не я. и рада бы выстроить, линию прочертить, но там, на ладонях, такая у них финифть, такие зигзаги и волны живых волос, что проще действительно воспринимать вразброс, и к каждой - по-своему, с новым цветком в руке, в рубашке, футболке, приталенном сюртуке, и с каждой - по-новому, строчки лепить с нуля: Довлатова, Бредбери, Андерсена, Золя - не важно, кого они любят. и как, и где... их образы кистью написаны по воде, но память воды неизменная и не лжет. в колени - той женщине, что меня бережет.
*** как негаданно память пошла на круг, и холодные вёсны в зрачках слились. я отбился от племени и от рук, и от боли, что душу тянула вниз. безразличная ласковость как удар, и пощечина слаще, чем поцелуй. я готов был продаться за этот дар, но негаданно память пошла на круг. вспоминая безумие прошлых лет, я поклялся не верить чужим стихам, потому что не все они - о тебе, потому что я их не придумал сам. оттого-то и тело сейчас саднит, что не верит улыбчивости господ. я окурком сворачиваюсь в тени, и негаданно память пошла на взлёт. ты однажды поймешь, что я был не прав, что играл не по нотам, а наугад, к тому времени будет расти трава на могилах несчастных моих солдат. ты посмотришь в глаза мне, забросишь страх, как наживку на рыбу из глубины, только нет больше тварей в моих мирах. только память, вошедшая даже в сны.