я менял голову, отдал свою на проветривание. крики по ветру, а сопли меня проведывали. два выхода: врать и врать всем. сто метров от края. переписываю кассеты. отпечатки твои в одиночных постелях, последние краешки тела в глазах красных. звезды опознали по венам и зрачкам белым, твоя прожженная ничтожная жизнь. я не победил, но я участвовал.
в пепельнице только фильтры, на кровати белье и переписанные фильмы. у соседей кто-то блюет своей фантазией, а трезвость в разъездах. улыбку, губы и грубость прозевал. мои назойливые радости в горло подлезли и спят в подъездах.
настоящая весна будет самая, была мартовская чушь. ямы, трещины, ямы и только лучшая в глазах там. между ссорами, каждые сорок секунд брал трубку, номер через восьмерку и длинный гудок. положи, глупая, я далеко.
успокаивая надрывность кидал крошки в ритм. музыка, бристоль представил, усталость и мосты. кто-то успокаивает, а кто-то устаканивается. под стеной, на коробках, в проповеди он отдал отдал, отдал, но зная, что подарят. кто-то пьет по праздникам, а кто-то одинаково грустит разбивая себя на пазлы. я часто достаю из шкафа бесповоротность чаще достаю людей. и скромность, дыша только в форточки и в воротники по-иному людей воротит. я люблю всех и спешку, и ненавижу одиночество. а ты себя, успешность свою возлюбленную и ненавидишь окна, в которые молча.