Сияющим пожаром неосторожно разрывая мглы немую простыню, рассвет в холодном воздухе являет день. Почти. Босые ноги разрушают, натянутую медною струною, нить звенящей тишины, вальсирующей позолотой пыли. Застывший за узором облаков в горящем небосводе, мелькает в синевато-ледяных глазах покрытый оболочкой страх. Горящей зиждиться гордо на оголённой, но когда-то полной тихого биения груди, искра. Несущий пламя шествует. А размышления одни и те же, раз за разом. Свинцовое за жестяным. К ним все ветра обращены своими вечными ударами в сердцах. Удар о стол — вот ныне столкновение миров. Не кровь, пролитая за зря, и даже не ослеплённая любовь. Куда бежал ты?! Каким унылым лицам улыбался?! Сорвался - вот и всё, ещё один конец бессмысленного начинания. Вторит так же увлекая кислород в пучины задымлённого сознания. Им слов уже не нужно — грош цена. Цена! И вынуждены по себестоимости ждать, по рыночной цене страдать, и оптом брать обыкновенную бракованную жизнь. Кому ты верен?! Вороньи глупые глаза то тут, то там — всегда. От них не скрыться — нет, и не сбежать, к ним нужно всю оставшеюся до гвоздей гроба, озябшую, истерзанную жизнь, смиренно привыкать. Бурлящие потоки средне газированной судьбы вливаются в орущие и вечно полуоткрытые отверстия - рты. Им нужен мысленный аншлаг , им не нужны оковы истин — им ложь сегодня за стелит простынь на ложе бескорыстного, предательского эгоизма. Ну что же! Стреляй! Одно разрушив создают, дабы разрушить снова , творцы без собственных творений. Карусель простых закономерностей порока. И взявшись за руки идут, взирая осчастливленной необратимостью к постелям, не видя мёртвых тел разбросанных с другой , обратной стороны их неизбежно возникающей в ночной глуши луны. Их крики наслаждений смешавшись в средне газированный экстаз, врываясь в мир несутся озверевшей стаей, туда к зажжённым небесам, где создан был когда-то мир , наверное на зло богам - грызут .Остервеневшие кромсают. Рвут пылая пеной псы лица прошлых светлых дней, на белой простыне , что почерневшая на тыльной стороне. Они встречают взявшись за руки рассвет в любви блаженной, а по другую сторону их ночи лишь мёртвый мир в холодной окровавленной земле. Теперь они творцы, и вот их первое творение. И мир тот сияющий пожаром внимает, идущему в полупрозрачной мгле, крохотному огоньку — искре. Её не сгрызть, чернеющими в пене лет, клыкам надменных псов. Её не утопить в морях солёных от ливней слёз в грозе рождённых. Её не затоптать шагами бесконечных и бессмысленных скитаний. Ей смерти нет, нет как главы у обезглавленной надежды. Как нет и лиц так спешно выеденных одурманенною стаей. Как нет и боли больше , как нет и радости в руинах прошлого, в развалинах багровых. Как нет в том мире больше счастья. Осталась лишь пустая тишина пробитая босыми , непокрытыми ступнями. Искра явление грядущего начала, в сияющем пожаре среди разорванной неосторожно мглы, на той обратной стороне помятой ночью одичалой, простыне.