У д'Артаньяна кончились деньги, улицы, у д'Артаньяна кризис прожитых лет, На подоконнике комнаты квохчет курица, и не осталось искренних на земле, От д'Артаньяна снова друзья разъехались, у них опять каникулы, урожай. Он пьет вино, на небо глядит с прорехами и думает куда-нибудь уезжать.
У Арамиса лысина на макушке вот, у Арамиса белый воротничок, Стихи не пишутся, он и не пьет, не кушает, он руку тянет - нет, не найти плечо, От белошвейки письма не доставляются, сирень за окнами кельи цветет пока. Он всех зовет на ужин и проставляется и думает, что у Бога опять в руках.
А у Портоса осень, охота, общество, ему бы заготовить на зиму все, Над замком флаг баронский еще полощется, и пастор говорит, что Бог всех спасет, Портос ночами думает и ворочается, его тревожит печень и суета, Он написал Атосу глубокой ночью четыре непривычных ему листа.
Атос сидит один и уже не думает - всю жизнь продумал, можно теперь сидеть. Он пьет, конечно. Ночь непривычно лунная. Таких не бывает в двадцать и в тридцать лет. Свеча горит, и с улицы веет осенью, Атос читает письма, терзает ус. Ему здесь все понятно: и волос с проседью, и бес в ребро, и эта живая грусть.
Атос берет перо и выводит весело строку за строчкой, спьяну легко писать. Наутро д'Артаньян напевает песенку и выезжает в гости на полчаса. Наутро Арамис, выбриваясь начисто, опять забывает слово из "Отче наш". Портос же велит седлать и потом дурачится, и требует охоту на кабана.
Атос сидит, вино уж давно закончилось, хорошее - так вообще еще в феврале. Он ставит точку. "Это не одиночество. Встречаемся послезавтра у д'Эрбле".