Перед этим долго шел дождь, и липкая грязь вязла на сапоги. Когда я выскочил на поляну, я очень боялся, что теперь я виден всем. Да, конечно, я бежал среди других, не потеющих, одетых в шинель стариков. Те, кто стрелял по мне из крупнокалиберных оружий, не могли видеть нас, но ведь они в меня попали. Первый из тех снарядов, которые разрывались рядом, ударил где-то позади, меня догнал только вакуум пустоты, барабанные перепонки дернулись и мне их хотелось почесать. Но я не отвернулся, я испугался и бежал от взрыва того снаряда. От взрыва второго снаряда я даже не закрыл глаз и только слегка наклонил голову вперед. Я очень понравился себе, что стал похож на дикую бестию пророка. Я почувствовал, что рядом несется еще одна бестия. Я не увидел тех, кто упал впереди, и только левая рука почему-то сильно вспотела, а из-за ворота шинели приятно тянуло теплом моего тела. Мне стало обидно, что кто-то может опередить меня. Я не закрывал глаз, они закрылись сами, когда в них что-то полетело. Это был раскаленный воздух. Я обрадовался и оскалил зубы. Когда мне показалось, что я открыл глаз, я стал жадно смотреть вокруг. И увидел только что-то жидкое, но теплое и дорогое. Мешало смотреть что-то живое и блестящее перед самым глазом. От него шел пар и оно дышало. Нет, это не мое!
Совершенно не двигаясь, я видел все больше и больше. То блестящее и живое, что мешало мне смотреть, перестало блестеть и дышать. Поверхность высохла и оттого стала сжиматься, открывая мне возможность видеть вокруг. Я ужаснулся: вся большая поляна была переделана воронками взрывов. Но ни одного трупа не было. Неужели я один? Я зацепился взглядом за очень знакомое. Это листок какой-то книги, неровно вырванный взрывом. Он торчал, наполовину утонув в коричневой слизи, вытекавшей в такт дыханию, мешавшему мне смотреть. Неужели его затопит совсем? Я попытался всмотреться, но разглядел только номер страницы. Номер 80. Лист бумаги не утонул, возвышаясь на подсохшем коричневом постаменте. Он зашевелился, но не от ветра. Это листок из Библии, тут решил я. И мне показалось, что на меня оттуда кто-то смотрит. На пустой поляне я остался один, и только этот листок, номер 80, что же написано на нем? О чем он молчит? Существо, израненное войной. «Они смотрят друг на друга как сведенные войной братья». Братья? Я вспомнил вдруг слова из Евангелия – «Фома же, один из двенадцати, называемый близнец». Почему близнец? Я помню, как удивился, когда впервые услышал это. Я помню, как спросил об этом деда, помню, как тот с удивлением взглянул на меня. Я помню как украдкой, спрятавшись за деревом в саду, подслушал как дед спросил об этом невзначай у пастора из церкви Святого Якова. Рядом с церковью стояли два старика, и солнце светило так, что тени их срослись. Я тогда посмотрел на свою тень, она приросла к тени ствола дерева. «Близнец?» Пастор сделал шаг в сторону церкви, и их тени разорвались. «Это означает раздвоенную натуру брата Фомы». Тогда дедушка, разглядывая тень пастора, подумал вслух, «но ведь в Завете, там где говорится о хлебе написано «хлеб», здесь же сказано близнец». Он сделал шаг, и его тень слилась с тенью дерева, за которым прятался я. Пастор взялся за рукоять двери и, не оборачиваясь, произнес: «Он был близнецом одного из апостолов. Так говорится в толковании».
Я смотрел на листок бумаги, а листок смотрел на меня. Что толкование в сравнении с Библией? А там просто сказано «близнец». А ведь когда рассказывают сказку о солнце, и там стоит фраза «оно было большим», эта фраза говорит о солнце, а не о море или дожде. Выходит Фома был близнецом Христа… Я видел все, но смотрел только на листок и одна за другой слышались те странные фразы святой книги. «Были вместе Симон Петр и Фома, называемый близнец. Фома же, один из двенадцати, называемый близнец, не был тут с ними, когда приходил Иисус. Когда Фома, называемый близнец, сказал ученикам: Пойдем и мы умрем с ним». Солнце было в дымке и тени у листка не было. Фома это тот, кому разрешили испачкать руки в крови Христа, человеческой крови Христа, единственного, потому что…И я испугался! Все вокруг молчит, я один и этот обрывок Библии. Он словно Сатана заставляет меня думать. Ну что ж, за те свободные мысли, что разрешил себе умирающий, пусть переполнятся его весы греха. Да и грех ли думать? Вдруг бумага дрогнула, а с ее обратной стороны через край переполз навозный жук скарабей. А вслед за ним второй, похожий на него как две капли. Кровь. А ведь тогда понятно, почему Иуда поцеловал Христа. Иисуса и так все знали в лицо. Это был знак, знак, выделяющий среди двух близнецов нужного. Жуки остановились и глядели на меня слепыми глазами. Но различить близнецов может только мать или…третий близнец. И слова вечери относятся только к братьям, Иуде и Фоме. И тут я вспомнил, ведь Фома это только прозвище, обозначающее «близнец», а ведь звали Фому тоже Иудой. Вот почему не сходятся списки апостолов. Ведь среди апостолов почти все были братьями. Иоанн и Яков вообще были двоюродными братьями Спасителя. Их матери были сестрами. Вот ?6?