Зверем в клетке, рычу, мечась От бессилия и неволи. Мне не ведом клинок меча, Но знакомы пределы боли. Я не плети боюсь, не розг, Не смычков для игры на плоти, Но стоящего в полный рост Дрессировщика, тут, напротив. Он поигрывает хлыстом, И лоснится костюм парадный - В нем, отчаянном и простом, Зверь не менее кровожадный. Я хожу от угла к углу, Обнажаю клыки с угрозой, Я в глазах его вижу мглу, Я в глазах его вижу грозы. Мы кровавые с ним враги, Также кровные мы с ним братья. И удар от его руки Мне нужней, чем его объятья. Я уже представляю треск Этих тонких костей предплечий, Но во взгляде гнездится блеск Мой, звериный - не человечий. В нем моя полыхает страсть, Он и страхом, как я, не пахнет, И когда я разину пасть, Снова зал потрясенно ахнет. И задумка ведь не нова, Но ликует толпа, не веря: "Дрессировщика голова, Поглядите, во рту у зверя!"
Я, конечно же, откушу, Будет воля на то господня. Но он дышит. И я дышу.