выдергивались из стройного и непостижимо сложного здания человеческой психики и подвергались детальному и зачастую скучному описанию. Это был неяркий, но естественный и необходимый этап в развитии психологии — этап накопления и «инвентаризации» разрозненных фактов, которые, однако, еще не могли с достаточной полнотой охватить многосложность психических явлений. Указанное обстоятельство вызывало немало нареканий со стороны ученых. Крайняя неудовлетворенность положением дел в психологической науке нашла в свое время отражение в словах И. П. Павлова. «...Мне представляется безнадежной, со строго научной точки зрения, позиция психологии как науки о наших субъективных состояниях,— писал он.— Конечно, эти состояния есть для нас первостепенная действительность, они направляют нашу ежедневную жизнь, они обусловливают прогресс человеческого общежития. Но одно дело — жить по субъективным состояниям и другое — истинно научно анализировать их механизм. Чем больше мы работаем в области условных рефлексов, тем более проникаемся убеждением, как разложение субъективного мира на элементы и их группировка психологом глубоко и радикально отличаются от анализа и классификации нервных явлений пространственно мыслящим физиологом»1. И действительно, сугубо аналитический подход к изучению разрозненных психических процессов не давал, да и не мог дать, представления о многогранности и тесной взаимосвязи всех компонентов психических явлений. Поэтому и сама психология выглядела сугубо академической дисциплиной, далекой от интересов повседневной жизни и запросов практики. Именно этот период в развитии психологии имел в виду видный советский психолог А. Р. Лурия, выступая с докладом на заседании Московского отделения Общества психологов 25 марта 1974 года. «Я начал свой путь в науке с того,— говорил он,— что получил прочное, длительное и совершенно безоговорочное отвращение к психологии... Чтобы понять это, нужно посмотреть, какой была психология в то время, когда я начинал работать,— кстати, такой и осталась классическая психология за рубежом до нашего времени... А могло ли быть иначе? Я обратился к лучшим авторам — Вундту, Эббингаузу, Титченеру и прежде всего Гефдингу... Ничего живого в этих книгах нет, нет там никакой истории идей, никаких фактов о распространении и уж тем более воздействии на людей. Ни в этих, ни в каких других книгах по психологии тех времен и намека не было на живую личность, и скучища от них охватывала человека совершенно непередаваемая. И я для себя сделал вывод — вот уж наука, которой я никогда в жизни не стану заниматься!» И действительно, сугубо аналитический подход к изучению разрозненных психических процессов не давал, да и не мог дать, представления о многогранности и тесной взаимосвязи всех компонентов психических явлений. Поэтому и сама психология выглядела сугубо академической дисциплиной, далекой от интересов повседневной жизни и запросов практики. Именно этот период в развитии психологии имел в виду видный советский психолог А. Р. Лурия, выступая с докладом на заседании Московского отделения Общества психологов 25 марта 1974 года. «Я начал свой путь в науке с того,— говорил он,— что получил прочное, длительное и совершенно безоговорочное отвращение к психологии... Чтобы понять это, нужно посмотреть, какой была психология в то время, когда я начинал работать,— кстати, такой и осталась классическая психология за рубежом до нашего времени... А могло ли быть иначе? Я обратился к лучшим авторам — Вундту, Эббингаузу, Титченеру и прежде всего Гефдингу... Ничего живого в этих книгах нет, нет там никакой истории идей, никаких фактов о распространении и уж тем более воздействии на людей. Ни в этих, ни в каких других книгах по психологии тех времен и намека не было на живую личность, и скучища от них охватывала человека совершенно непередаваемая. И я для себя сделал вывод — вот уж наука, которой я никогда в жизни не стану заниматься!» Случилось, однако, так, что он все-таки занялся психологией и всю жизнь потратил на то, чтобы психология стала не только интересной, но и практически полезной наукой. В абстрактности, сухости, в забвении интересов практики обвинял психологию и Л. С. Выготский. Он пошел дальше. В своем труде «Исторический смысл психологического кризиса», написанном в 1925 году, он намечал основные пути развития, которые могли бы вывести психологию из тупика бездеятельности и превратить ее в активную, конкретную науку о «формировании психических деятельностей». \"Камень, который презрели строители, должен лечь во главу угла\" —такой эпиграф поставил Л. С. Выготский к своему труду. Под «камнем, который презрели строители», он имел в виду практику жизни. Психология, считал он, прежде всего должна стать конкретной. практической наукой — наукой о воспитании и обучении, о развитии ребенка, о трудовой деятельности. Только эта задача может превратить психологию в живую и нужную науку. Достаточно красноречив и следующий факт. Извест