Сколько цветов теперь там, где Арлингтон сплел тебе ивы в Эдем. Въедешь ли на ролс-ройсе? - Видишь - ветер идет по твоим следам и молчаливо
вьется, бьется у ног в экстазе спецкор, рвется платье в руках мужей, без движения в ванне. Сговор! Близко время танцующих витражей. Вечер - клякса, жизнь - клаксон, таблетки - новое дивное диво. Каждый день, похожий на стон, вытечет флейтой плаксивой. Боже! Сколько же поцелуев, может и жив и поёт еще Пресли? Смотри - припудривает кожу моя родильная Пресня. (Каждую девочку называют моя принцесса, каждая девочка.. Строкой изломана). А что если? Что если? - Самые ненавистые два слова. Слова - словно фундук в десне, щепка в ступне, подол платьишка вверх, смотри - в Америке мокрый снег, и здесь снег. Затяжка. Консьежка. Всех люби! Никого не жалей! Измажь им улыбкой глаза затертые! Мы - дрессированные, игрушечные. Allez! Позвольте нам оставаться хотя бы гордыми. Позвольте прятаться в доме, ну! Не ходите по следам, сволочи! Она выпадает из ванны, подходит к окну и машет рукой иссаженной полночи. А полночь - двуцветная, димедрол, а в Арлингтоне сухая сырь. К черту. Детка, такой рок-н-рол, как небо из дырок, а в дырках - сыр, а в дверках дворца часовой народ, плати чаевые - нас любят, нас! Вспомни, что любишь. Синатру. Колу. Метро закрывает зев подземки, газ выключен. Скоро опять зажгу, скоро - повторный дубль, такая роль, держащий в руках киноленты жгут вечно улыбающийся юный король. А впрочем, уложи спать локоны, Хочешь я расскажу о Лаконике? Это - поэзии теплые коконы, нежные, как ее любовники. Она была.. Не самой лучшей актрисой. Она, в общем то, никогда не играла. Так вот, оно было тогда, миссис М. Она уже умирала, когда ее боготворили! А теперь тише - на тонкий тон. Может быть, мы тогда уже жили, приходили на Ар линг тон. А навзрыд, настеж - стежка в саду, гулять - это ползти по лезвию бритвы, за нами тоже идут. Выглядывая в следу стоп свои скудные молитвы. Мы, эдакие иностранцы, пульс нитевидный. Мир сжался, но ты не бойс я.. Зонт закроет о папараци, сегодня - танцы, не бойся, нас ждут на улице на ролс-ройсе. Не с той, так с этой, но кинодивой, случится точно не входящее в сценарий. Но - есть поэмы, воспевающие бигуди, написаные подлецами, а есть - плюющиеся глазами див, словно те были знакомы с нами. Смотри - игрушечные люди позади в зале, больные игрушечными снами. А ленты - пестрые змеи Конан Дойля, а шляпы - такая тонкая грань. Молочно-сахарная Оле-Лукойе совсем не больная состарившаяся герань. И в этом смысл. В этом сюжет. Ах, лей! - кажется, Синатра поет. Бродвей!