Жестокой ревностью томим, В командировке я влачился И думал: «Вдруг она с другим?», Стонал и тихо матерился.
С ней неизвестный мне Другой, Безнравственный и аморальный. Она ему: «Мой дорогой!» А он кайфует, конь педальный!
Сбивая пепел на ковёр, Нальёт себе неторопливо... Небось, какой-нибудь майор, Или актёришка смазливый...
Её обнимет, паразит, Она прильнёт к нему со стоном, А от него, небось, разит Густым мужским одеколоном.
Он ей целует плечи и уста И обнимает прочие места. И нагло получает наслажденье В моём порнографическом виденье.
Какой ужасной будет месть! Я крови жажду! Страсть Господня! Он попирает мою честь, По дому шастая в исподнем.
Он мою водку выпьет всю И балыком моим закусит, Потом ей скажет: «Усю-сю!» Она ответит: «Муси-пуси!»
И вот они ложатся спать, Он вновь надушится в сортире, Потом, включив «Полёт Валькирий», Рога мне будет удлинять.
Я не пойму никак: Зачем ей этот бабник? Он глуп наверняка ведь И чёрств, как тульский пряник. Он ей там наплетёт, Что луну с небес достанет, А пол не подметёт, Утюг чинить не станет.
Рукав не засучит, Не вымоет посуду И вряд ли отличит Гуно от Букстехуде.
И этот циник и позёр, Ей скажет, выходя из ванной: «Ну, что же, где твой Командор? Где его носит, Донна Анна?»
Вот тут-то появляюсь я Весь в белом или в светло-сером, Красивый, грозный, как судья, С большим железным револьвером.
Он закричит, что он здесь ни при чём, И тут же притворится кирпичом. Сперва его, потом её, кокотку. И выйду в ночь, забрав зубную щётку...
Мне мой психолог прописал Клистир для снятья напряженья И тем немного обуздал Моё больное воображенье.
Дурных фантазий больше нет. Я рад. И всё же, для страховки, Куплю, ребята, пистолет И отменю командировки.