Далила не давала Даниле. Данила голодал. Складывал баллады. Далила балдела, но и не думала об утолении Данилиного голода. Молодая, ладная, облалденная Далила полагала что если Даниле дать, на том - конец золотым балладам. Если б дала - значит он уломал, и за то бы была плата: вместо баллад - елда. Только под дулами бездонной неутолённой любви - думала Далила - клондайки данилиного таланта. Тем более люди утолявшие либидо Далилы - были, а с балладами - лишь Данила. И сколь грели даниловы баллады самолюбие Далилы, столь далёкой была Далила. А Данила страдал. Неутолённое либидо давало таланту такие полёты, что Данилу то и дело обволакивали туманы Лондона, больно бодали долблёные гондолы, и эти темы - как соколы на охоте - ловко летели на ноты, ломая стереотипы о мужской похоти. Но Далила была неуклонна. Далила была как жажда. И если бы не Далила... если бы не долила той жажды, что всем поэтам доливали, то был бы Данила простым молодчиком. А так... однажды... К ней вошёл без гитары, без повода - злобный, голодный. Повалил на лопатки эталон утоления голода. Далила гладила его волосы. А его ладони ласкали колени, губы ловили лоно. Луна светила сквозь топлолиную крону, проливая блики на линолеум. А из окон, где-то недалеко - доносились даниловы баллады: Данила думал что Далила - одна, и пел для неё. Данила любил.