Но — мне! — не нравится, так поступать с тобой: о, как ужасна жизнь мужского пола — ты всё ещё, — а я уже живой, ты всё как девочка, — а я уже тяжёлый (неповторимый, ласковый, тупой, бессмысленный, ореховый, сосновый), самоуверенный, как завуч средней школы, — нет, выпускник — лесной воскресной — школы, её закончивший — с медалью золотой.
Любая женщина — как свежая могила: из снов, из родственников, сладкого, детей... Прости её. Она тебя любила. А ты кормил — здоровых лебедей.
Но детским призракам (я это точно знаю) — не достучаться им — до умного — меня... А ты — их слышишь — тёплая, тупая, непоправимая — как клумба, полынья.
Стихотворение — простое, как объятье — гогочет, но не может говорить. Но у мужчин — зато — есть вечное занятье: жён, как детей, — из мрака — выводить.
И каждый год — крикливым, птичьим торгом я занимаюсь в их — живой — груди: ту женщину, наевшуюся тортом, от мук, пожалуйста, — избавь и огради!
Все стихтворения — как руки, как объятья. (...от пуха, перьев их — прикрой меня — двумя!) Да, у мужчин — другие есть занятья, но нет других — стихотворений — у меня.
...Ты мне протягиваешь — руку наудачу, а я тебе — дырявых лебедей. Прости меня. Я не пишу, я плачу — над бедной–бедной — девочкой — моей...