в тот момент, когда последняя страница книги Ремарка переворачивается и падает на форзац, чувствуешь острую потребность в антракте своей жизни, приближаться к свету через моления и намаз, медитации в храмах, постигая религию стран востока через единение с природой, перебирая четки. я знала одного мальчика, живущего в новостройках, смотрящего через стекла очков на этот мир без них совершенно нечеткий. и он различал цвета, проводил рукой по карте дальних своих просторов, любил воздух, огни побережий, странных людей и латтэ. и от наших редких с ним разговоров я сама приближалась к знанию, становясь крылатой.
отложить Ремарка, весь черствый запад, вылить в раковину кальвадос, что стоит на прикроватном столике в освещенном начале утра. он найдет в городской черте холм\скалу\утес, сядет и в свои восемнадцать станет, как старец, мудрым. все в его начале так намешано, так нанизано - не спастись, по Гессе мы играем с Сиддхартхой в бисер. и откуда знать ему, что такое жизнь? что ж, пожалуй, все спрошу в очередном из писем.
он, конечно же, не ответит. по его природе уединение и немногословие есть высшая из наград. так что наши пляски в вавилонском многоголосии хоровода по нутру его - сущий ад. а мне говорят все: "Не возвеличивай! в ранг его к святошам не возводи!" он есть смысл, апофеоз человеческих всех обличий, и я бываю с Богом, если прижаться к его груди.