день номер четыре. начинался с крепкого кофе и песен земфиры в чужой и холодной квартире, у которой я постоянно забываю адрес. в которой хочется запираться ночами, и чтобы меня не трогали, свет во мне не включали. и чтоб обо мне молчали, покамест я сама не стану сильнее и строже, пока в каждом втором прохожем не буду видеть все то же, что в нем. вот так мы себя и режем: поперек артерий тупым ножом, а потом все реже и реже нам делается хорошо.
мы покупаем в супермаркетах горячительное, приходим домой. по памяти набирая номер, врем в трубку родителям, мол, папа, я не пью ничего чая кроме. а у нас волком ноет выжженное нутро, опустощенное до предела. только кому до меня есть дело? и лишь месяцы и недели, тонкой ниточкой обвязавши мое ребро, соберут меня, как мозайку, чтобы я наполнялась суровой злобой и стала немногословна, впрочем иного исхода нет: будет этот мир под меня заточен, прочен.выточен.приурочен. а всем лишним мой полусталый почерк напишет такой ответ:
пора брать за горло все, что прежде с ног сбивало, обращалось смерчем\девятым валом, и за что напиваюсь шестым бокалом крепко-выдержанного вина.
и потом усесться прямиком на пол в самом красивом платье. снова выпить поднимая бокал за счастье. и посетовать, что никто не заключает меня в объятья, потому что острая, как игла. так просидеть до полночи одиночкой, закупорить до лучших времен и сделаться жирной точкой. ведь на сегодня счеты с собой свела.
этот день закончен. за этой строчкой наступает густая мгла.