Каждый раз, когда проповедник говорил об аде, по спине у меня пробегали мурашки. Одно упоминание этого слова пугало меня. Да и сейчас слово «Ад» вызывает у меня живые и далеко не приятные воспоминания.
В Северной Дакоте стояла прекрасная осенняя погода. Трава в степи была такая роскошная и высокая, что я, здоровый пятилетний крепыш, едва виднелся из нее. Степь простиралась на много миль вдаль и прерывалась только свежевспаханным полем и одиноким нашим фермерским домиком с небольшим садом из чахлых яблонь. Вдоль берега реки Джеме простиралась дикая, холмистая местность, по которой никогда не проходил плуг.
Мой отец пахал на расстоянии приблизительно одной мили от дома, пользуясь упряжкой пяти дедушкиных лошадей. Я заметил, когда он заканчивал работу, и часто выходил ему навстречу. Он подхватывал меня и сажал верхом на одну из лошадей, чтобы я покатался.
Помню, как с гордостью как-то сказал матери: «Я не упал с лошади, я просто держался за лошадиные перья». Я был слишком мал и не знал, как называется грива.
Однажды я вышел из дому немного раньше и шел по направлению к нашему полю, с трудом пробираясь среди высокой степной травы. Вдруг я услышал топот приближающихся лошадей. Земля гудела под копытами. Они, как безумные, мчались прямо на меня. Потом я увидел отца. Он стоял на плуге и хлестал лошадей кнутом, чтобы они бежали еще быстрее. Я так испугался, что застыл на одном месте. Лошади, увидев меня, шарахнулись в сторону, но отец, заметив шапку моих золотистых волос, промчался мимо. Я не мог понять, что происходило.
Как зачарованный я наблюдал, как он повернул лошадей, и, сделав большой круг, перевернул плуг и вонзил его в землю. Заставив лошадей бежать быстрой рысью, он сделал три двойных борозды вокруг меня. Затем он остановил лошадей и поджег траву внутри образовавшегося кольца. Он держал меня на руках, пока внутри не сгорела вся трава. Затем, начертив маленький круг в середине выжженного пространства, отец поставил меня туда.
— Оставайся здесь пока я не вернусь, — сказал он.
Голос его звучал необычайно строго. Он был необычайно встревожен.
Все это случилось так быстро, что я едва отдавал себе отчет в том, что происходит. Отец прыгнул на плуг, взмахнул кнутом и его высокая, худая фигура исчезла. Я остался один.
Я не знал, а папа не успел мне сказать, что степь горит, и пламя быстро приближается к нашему дому. Отец торопился, чтобы вспахать черную, рыхлую землю между пожаром и нашей фермой. Когда он увидел меня, своего старшего сына, предмет его гордости и радости, одного среди горящей степи, его охватил такой ужас, что он чуть было не свалился с плуга. Он не мог взять меня с собой — ведь вся наша семья находилась в гораздо большей опасности. Его единственная надежда была в том, что я не сдвинусь с места и выполню его приказ.
Не совсем охотно я остался внутри своего круга. Мой отец — норвежец, он был сторонником воспитания детей в строгости и дисциплине. Мы, дети, были научены послушанию.
Ничего не зная о грозящей мне опасности, я удивлялся, что так много маленьких животных выползало из травы и собиралось на моей выжженной лужайке. Там были суслики и мыши, змеи и птицы. Вышел и койот, пристально посмотрел на меня и прошел мимо. Его шерсть сильно обгорела, и он, как мне казалось, просил помощи.
Вскоре я почувствовал дым. Воздух накалился, стало трудно дышать. Потом я увидел приближающийся огонь. Пламя поднималось высоко, чуть ли ни к небу. Пожар гудел, как товарный поезд. Мне хотелось убежать, но я вспомнил, что сказал мне папа. Я пытался зарыться в землю, но почва оказалась слишком плотной и грубой.
Языки пламени, подобно гигантским рукам, простирались ко мне. Одежда на мне начала гореть, волосы были опалены. Я катался по земле, визжал и царапал ногтями землю. Потом я вдруг почувствовал, как загудела почва под тяжелыми ударами копыт, и понял, что отец едет за мной. Из того, что произошло после этого, я хорошо помню только одно: я очутился в его объятиях.
Отец спас наш дом от пожара. Ему помогли соседи, они приехали за несколь