они говорят, мне надо быть кем-то еще, забывая о том, что я итак все сразу. я - листья травы, гофман и голодный год. серпантин. я - ключ, и на мне замыкается каждая фаза. каждое слово - спазм, и я болен, мне нужно в госпиталь, и каждая строчка - обойма, как говорил макс, ковыряя цветы на пожелтевших обоях. господи, да мне сил умереть в незабудках, а не в душной казарме в день вдв быть повешенным под звон стекла и стуки дверей раскачиваться туда-сюда туда-сюда туда-сюда
банка со светом, стоящая в ванной в углу, залита мыльной коричневой пеной, в ней растворяется постепенно то, о чем я говорить не могу и не буду! линии вырез моей авторучки снова запнулся, изогнутый в стих. глядите, на гору взбирается мученик, смотрите, да он горит! пожелай мне мужского огромного счастья, помаши и сфотографируй на пленку. как по хлебу размажут масло, так и ты меня тонко-тонко как пузырь протыкай эти мыльные месяцы двадцать первого века опостылели так, что охота повеситься, несмотря на то, что любовь человека не убьет, я умру от стыда или отвращения, так уж вышло, но чтоб избежать подозрений, я признаюсь, я шанхайская проститутка по имени Ли или На, и я тем быстрей становлюсь на колени, чем выше моя цена.