Только стоило выйти из дома так рано, что еще не очнулась земля от тумана, не вкусила заботы мирской, – как из снега летящего, дали безгласной то ли юноша шел мне навстречу прекрасный, то ли дева в одежде мужской. Только стоило выйти из дома так поздно, что деревья сбегались все вместе и грозно тень ложилась сплошной пеленой, – тот же самый таинственный и безымянный то ли ангел мой, то ли мой бес окаянный чуть поодаль шел следом со мной. Средь толпы он подобен был белой вороне, он встречался мне на опустелом перроне, проносился в вагонном окне, копошился под вечер в горящих угольях, подливал мне вина в невеселых застольях и насвистывал марш в тишине. И, последним лучом меж деревьев играя, шел со мною туда, где сирень у сарая, повторял, что забвения – нет, то хватался за письма, то, выдумав праздник, свечи жег и примеривал серый подрясник, и сутулился, щурясь на свет. А однажды, когда я прощалась в прихожей с тем, кто был мне и жизни и чести дороже, чище снега крещенской зимы, строже зимнего поля, суровее леса, – будто тайная вдруг приоткрылась завеса, и прошел он меж нами средь тьмы. И всегда он стоял на дороге прощальной: из полуночной смуты, из мути зеркальной выходил с потемневшим лицом. Он казался мне призраком смерти и детства и отверженный братом, лишенным наследства, неудачником и близнецом!И, устав от опеки его и заботы, я, поймав его за руку, крикнула:
– Кто ты? Ангел? Демон? Погибель моя? И ответил, глаза опуская совсем, он: – Я не ангел твой светлый, но я и не демон... – Кто же ты? – Одиночество я!