Так дымно здесь и свет невыносимый, что даже рук своих не различить — кто хочет жить так, чтобы быть любимым? Я — жить хочу, так, чтобы быть любимым! Ну так, как ты — вообще не стоит — жить.
А я вот все живу — как будто там внутри не этот — как его — не будущий Альцгеймер, не этой смерти пухнущий комочек, не костный мозг и не подкожный жир, а так, как будто там какой-то жар цветочный, цветочный жар, подтаявший пломбир,
а так, как будто там какой-то ад пчелиный, который не залить, не зализать... Але, кто хочет знать, как жить, чтоб быть любимым? Ну че молчим? Никто не хочет знать?
Вот так и мне не то чтоб неприятно, что лично я так долго шел на свет, на этот свет и звук невероятный, к чему-то там, чего на свете нет,
вот так и мне не то чтобы противно, что тот, любой другой, кто вслед за мною шел, на этот звук, на этот блеск пчелиный, на этот отсвет — все ж таки дошел,
а то, что мне — и по какому праву — так по хозяйски здесь привыкшему стоять, впервые кажется, что так стоять не надо. Вы понимаете, что я хочу сказать?
Огромный куст, сверкающий репейник, который даже в джинсы не зашить — последний хруст, спадающий ошейник — что там еще, с чем это все сравнить?
Так пусть — гудящий шар до полного распада, в который раз качнется на краю... Кто здесь сказал, что здесь стоять не надо? я — здесь сказал, что здесь стоять не надо? ну да сказал — а все еще стою.
Так жить, чтоб быть ненужным и свободным, ничейным, лишним, рыхлым, как земля — а кто так сможет жить? Да кто угодно, и как угодно — но не я, не я.