Несчастье для меня это быть в толпе. Быть в толпе и слушать их разговоры. От этого можно сойти с ума. Эти разговоры - разговоры умалишенных. Даже собаки говорят лучше. Раньше я делал так: я задирал шторы и не отвечал ни на звонки, ни на стуки в дверь и так примерно неделю. Я не вставал с постели, ничего не делал, ничего не видел. Это очень помогает. Как писал Чарльз Буковски «Быть в толпе действительно невыносимо. Поэтому я и не люблю ездить в метро, а всегда стараюсь ходить пешком. 15 км в день это не проблема. Ты идешь и совсем по-другому воспринимаешь жизнь, город в том числе. Там нет наших и не наших. Только ты и другие.» И ни каких войнушик. Кстати в которые, я никогда не любил играть. Виталий Пуханов: «Никто не хотел играть за немцев, прибираться в комнате, застилать кровать. Немцы воевали, чтобы проиграть. Это знал каждый дошкольник, но без немцев какая война? Тогда мы еще не знали, что можно весело стрелять по своим и без немцев. Мы по-немецки выполняли боевую задачу проиграть, продолжали прибираться в комнате, застилали кровать, а когда женщина говорила «Я тебя не люблю», пожимали плечами. Иногда встречаю человека далеко за 40 с молодым лицом, умными глазами и чуть грустной улыбкой и спрашиваю, ты воевал за немцев? Улыбается, не отвечает. У нас почти нет этой свободы от других, мы все время с ними. Живем с ними, спим с ними, едем или идем рядом с ними. «Другие – это Ад» - Так сказал Сартер. Но уже упомянутый Чарльз Буковский, кстати, он работал почтальоном. «Это ли не свобода, пока едешь на велосипеде или машине?» Он умел увидеть людей иначе. Пусть и как чужих. Но не как Ад. Скажем просто чистилище. В это сложно поверить, но некоторые люди не встречают в жизни почти никаких помех, с ними не приключается никаких несчастий, они хорошо одеваются, хорошо питаются и хорошо спят, они довольны своей семейной жизнью. Бывают и у них минуты грусти, но обычно они спокойны и чувствуют себя замечательно. И когда они умирают, то умирают легкой смертью. Как правило, во сне. Когда я говорю о других и о частном взгляде на жизнь, то вспоминаю слова Чарльза Докинса про ветер в лицо. Он говорил о честном взгляде без детских утешений. «Подставляя лицо сильному, крепкому ветру осмысления, чувствуешь удивительную свежесть». Это и есть радость, это и есть не быть в толпе. А зачем нам быть в толпе? Мы же не на футболе. Алексей Цветков младший объяснял дочке под Урицкими звездами, у моря, что такое историческая диалектика. Вот космос, который мы видим ночью в небе никогда не был и не будет таким, каким мы его видим. Если рядом с каждой звездой рядом написать дату, в которой мы ее видим, учитываю скорость света, то ни одна дата не совпадет. Звездное небо – собрано из кусочков разных пазлов, не совпадающих во времени. Даже млечный путь состоит из таких отдельных светящихся мест. Возможно, даже никогда не существовавших одновременно. Это даже немного страшно и от этого можно немножко с ума сойти. После этого не доставило особого труда объяснить, что немного в другом смысле это происходит и с более человеческими вещами, окружающими нас повсюду на Земле. Архитектура отелей и форма полицейских, товары на прилавках и церкви у дорог, разное поведение туристов из разных стран. Все это несет в себе дату возникновения, историческое клеймо - конкретного события, породившего их и эти даты также не совпадают и каждая из этих вещей остается такой пока не случится следующее событие, призванное изменить его облик и наше восприятие. Мне очень нравится эта идея, и я вообще за честность, а не за сказки. В том числе и за честность в личной жизни. По-моему, лучше всегда знать правду и быть готовым остаться в одиночестве, нежели питаться ложью и самоутешением. Жить в правде это похоже на апрель. Апрель и есть правда. Все голо, все как будто вечность и безвременность, но если Ты подождешь, то у тебя есть шанс дождаться цветения, но если тебя не станет, ты не дождешься, оно все равно будет. Апрель все никак не наступает и не наступает, говорит человек, решивший честно смотреть на мир и на себя самого. А я всегда любил апрель, этот сухой запах и вид просохшего асфальта. И вот помню сто лет назад мы ехали в машине с моими друзьями, и я прочитал их только что написанное стихотворение. Я писал его долго и дописал уже в машине. «В тот год, когда мы жили на Земле и никогда об этом не жалели. На черной круглой выспряной в апреле ты почему-то думал обо мне. Как раз мать мачеха так дымно зацвела, и в длинных сумерках я вышел из машины. Она была чужая, но была. И в этот день, и в этот дивный час, как водится со мной в последний раз, мне снова захотелось быть любимым, но я растер на пыльные ладони весь первый мелкий цвет. Что надо мне того на свете нет, но я хочу чтоб ты меня запомнила ведь это я, я 10 раз на дню катавши пальцами одну большую мысль, что я тебя люблю, хоть эта мысль мне невыносима, стою сейчас в куриной слепоте. Я понимавший все так медленно, но ясно. В потертых джинсах, в не своем уме. В тот год, когда мы жили на земле, в тот подлый, подлый, но при
Гуру Песен