Один человек, страстный садовод, пытался натянуть нити вдоль грядок, на которых он посеял салат-латук, для того, чтобы защитить его от птиц. Его жена вернулась из магазина и обнаружила паутину из нитей, завязанных сложным и бессмысленным образом, вне зависимости от направления грядок. Это был первый признак того, что в последующем оказалось слабоумием.
(Из книги по психиатрии.)
— Закрыв глаза и посмотрев на свет, на белый свет, продольный и огромный, скажу: — Мне было шесть, а стало тридцать шесть, а что там между — я уже не помню.
Есть такое понятие «открытые блоги», электронные дневники. Раньше были дневники Шелли, Байрона, потом Марины Цветаевой, потом Анны Франк (девочки спасавшейся от фашистов в нидерландском полполье), а вот теперь наши — открытые всем ветрам: простые, загадочные, тупые, как лопухи у дороги... Вот девушка пишет: о как я хочу уехать отсюда! — а потом узнаешь, что это была ее последняя запись (ее вроде изнасиловали и убили), а вот уже взрослая женщина пишет, вспомная свое детство в советской больнице (ей нет еще 40): «..я подошла к ней ночью и положила ей на лицо подушку, потому что это был мой единственный выход так как я не могла больше терпеть их унижения и побои, но я и теперь ни о чем не жалею» —
но всё не так страшно (как же не страшно?), чаще смешно, вызывающе, неинтересно...
Едва осознана мужская красота, но тут же схвачена и заперта в подвале. — Скажи, что там осталось от тебя, нецарский сын, князёныш и царевич, в 1492 году, 20 сентября, четырнадцатилетний Иван, семилетний Дмитрий Андреич?
— Ничего я вам не скажу, гуси-лебеди вы, дураки,— отвечает князёныш (наверное, кареглазый), во влажной рубахе, истлевший, из самой земли... ...А я пишу тебе второе письмо: «Здравствуй, видно, чего-то сильно мне не хватило в этой жизни (или хватило выше крыши) если я — к человеку, который к тому же и младше меня — обращаюсь с приказом, нет, с требованияем — понимания и пощады»..
В этом смысле — открытая жизнь, подорожники, лопухи становятся невиданным опытом (всем предшественникам непонятным): — Всё тайное когда-то становится явным, — говорят нам они. — Нет, всё тайное становится явным сегодня, — им отвечаем мы из лопухов подзаборных, из-под лютиков неопрятных.
— Сам подумай, что именно ты много-много столетий спустя перепутаешь леску, морковку от птиц охраняя, оглянешься, увидишь: стоит у калитки твоя молодая жена, а ты даже не вспомнишь, как звать ее — Наденька? Рая?
Вот и мы точно так же строчим эти письма — к тебе, ни к кому, к никуда, в ни зачем — как китайские Gucci и prada. — Жизнь прожить, не запачкав подошвы, нельзя никому, у меня на подошвах — две бабушки, мама и Прага.
Но покуда — в 12 раз, поимённо (имейте в виду) огрубевший, медовый, июльский, тупой и медвежий — в 21 столетье цве