В тот год, когда мы жили на земле (и никогда об этом не жалели), на черной, круглой, выспренной — в апреле ты почему–то думал обо мне.
Как раз мать–мачеха так дымно зацвела, и в длинных сумерках я вышел из машины ( она была чужая, но была!)… …И в этот год, и в этот синий час — (как водится со мной: в последний раз ) мне снова захотелось быть — любимым.
Но я растер на пыльные ладони весь это первый, мокрый, лживый цвет: того, что надо мне, — того на свете нет, но я хочу, чтоб ты меня — запомнил…
— Ведь это я, я десять раз на дню, катавший пальцами, как мякиш или глину, одну большую мысль, что я тебя люблю, (хоть эта мысль мне — невыносима), стою сейчас — в куриной слепоте (я, понимавший все так медленно, но ясно) в протертых джинсах, не в своем уме.
…в тот год, когда мы жили на земле — на этой подлой, подлой, но — прекрасной.